Можно ли есть волчатину

Чаще всего волков и лисиц добывают: ради охотничьего азарта или во имя сохранения численности мелких животных (например, зайцев). Однако готовить и кушать их мясо охотники не сильно спешат. Волки и лисы так и остаются хоть и вполне почетными, но все-таки чисто символическими трофеями и фоном для фотографий. Волчьи и лисьи тушки впоследствии используют, в лучшем случае, для притравки собак. В худшем же случае, они так и остаются лежать на земле, пока не станут пищей для ворон.

Так можно ли мясо волков и лисиц без опаски употреблять в пищу? С лисицей ситуация такова: в большинстве регионов она почти поголовно заражена смертельной заразой – бешенством. Что же до волка, то вряд ли кто-то слышал о массовой эпидемии бешенства
среди популяции волков. Почему же его не считают пригодным в пищу? Ведь едят же, например, собак корейцы? А медведь, хоть и такой же хищный обитатель наших лесов, давно уже попал на страницы поваренной книги охотников. Впрочем, даже вне охотничьей среды у медвежатины немало почитателей. А волков все-таки не едят.
Почему? Попробуем в этом разобраться.

Неприятный запах волчатины

При разделке волка или лисицы охотнику в нос сразу же бьет не самый приятный «аромат».
Это нечто среднее между тем, как пахнет несвежее мясо и неприятным запахом изо рта. Уже на этом этапе у большинства охотников напрочь пропадает всяческое желание пробовать это мясо. Среди охотников есть несколько мнений о происхождении такого неприятного запаха. Кто-то считает, что так неприятно пахнет прогорклый жир волка, и если его удалить сразу при разделке туши – мясо от вони избавится.

Другие говорят, что именно так пахнет само волчье мясо. Мол, это из-за образа жизни серого хищника: он постоянно бегает, потеет и питается чем придется, не брезгуя даже падалью. Поэтому в мясе волка скапливаются излишки пота и старых солей. В любом случае, пахнут волки в процессе разделки не самым приятным образом. Именно из-за этого «аромата» охотнику и его домашним как-то не очень хочется есть такое мясо. Однако запах – не единственная причина, по которой люди не спешат кушать волчье мясо.

Трихинеллез и эхинококк

Волк – не просто переносчик, но и конечный хозяин двух опасных паразитов – трихинелл и эхинококка. Они крайне опасны как для самого животного, так и для человека. Что касается эхинококка, то взрослого ленточного червя извлечь из волчьего сердца или, например, печени нетрудно. Однако проблема в том, что червь не бывает сам по себе. Наверняка весь организм волка уже заражен его яйцами и личинками. Они видны только под мощным микроскопом, распознать их непросто даже специалисту. Заражение произойдет сразу же после употребления такого мяса в пищу. И хотя вызванная эхинококком болезнь, исходя из симптомов, не смертельна, ничего хорошего организму она не сулит. Главное, что человек может долгое время даже не подозревать о своей болезни.

Если эхинококковых паразитов волк носит в себе не так часто, то трихинеллы – чуть ли не обязательные жители, поражающие волчье мясо. Давно уже выведена параллель: лисы в некоторых регионах поголовно больны бешенством, а волки заражены трихинеллезом. Случаи заражения постоянно то тут, то там фиксируются при проверке мяса волков в СЭС. Такое мясо непригодно в пищу – его просто выбрасывают. Трихинеллезом легко может заболеть человек, а болезнь эта очень опасна и протекает обычно остро. У человека, съевшего «больного» мяса, температура резко подскакивает до 40°С, наблюдаются симптомы тяжелейшего отравления организма.

Сам волк, по сути, ни в чем не виноват. Этими болезнями – и эхинококком, и трихинеллезом заражается первоначально его добыча (мелкие и крупные копытные). Затем уже волк, употребив их мясо, заражается сам, только уже в более тяжкой форме. У копытных в мясе содержатся только яйца опасных гельминтов, а уже в волчьем организме они становятся взрослыми червями и начинают сами откладывать новые яйца. Волк становится «инкубатором» для новых и новых паразитов, убивая постепенно самого себя.

Так можно ли есть волчатину?

Скорее да, чем нет. Конечно же, при определенных условиях от волчьего мяса лучше отказаться. Например, если волк подстрелен неведомо где, а проверить мясо на паразитов нет никакой возможности. Не стоит также пытаться самостоятельно очистить зараженное мясо от трихинелл – это бесполезно и глупо. Стоит, однако, знать, что мясо молодых волков чистое – в нем не бывает ни эхинококка, ни трихинелл, ни прочих гельминтов. Оно очень даже съедобно и неплохое на вкус. Главное, знать места, в которых водятся «чистые» волки. Опытные охотники всегда знают постоянные места, где селятся волки. По весне они ходят туда за волчатами и молодыми волками-первогодками. Их чаще всего и употребляют в пищу, не боясь заразиться.

Многие проводят аналогию с употреблением в пищу собак теми же корейцами. Однако, нужно учитывать, что разделывают на мясо вовсе не любых собак. Бродячие дворняжки и старые цепные псы для этих целей не подходят. Истинные корейцы выращивают своих собак на специальных фермах, откармливают специальными комбикормами. Мясо таких собак получаются вполне «съедобным» и даже вкусным. Так и с волками. Молодой волк, живущий в чистых угодьях и не успевший нахвататься всякой гадости вроде трихинеллеза, в пищу очень даже пригоден.

А можно ли кушать волка?

Опубликовано 11.04.2018
Просмотров: 3

Волков и лисиц охотники, конечно, добывают: ради охотничьего азарта или ради сохранения численности других диких животных (зайцев). Но вот жарить их мясо на костре охотники как-то не спешат. Волки и лисицы, как правило, так и остаются для охотников хоть и почетными, но всего лишь символическими трофеями — для фотографий. Тушки же лисиц и волков в лучшем случае забирают к себе егеря для притравки собак. А в худшем – тушки так и лежат на земле, и их даже вороны не клюют. 

Но все-таки? Можно ли волков и лисиц употреблять в пищу? Ну, с лисицей-то ладно: во многих регионах она почти поголовно больна бешенством. Ну а что же волк? Как-то не слышно было о массовой эпидемии этой болезни среди волков. Да и потом, едят же, например, корейцы собак? А медведь (тоже, кстати, хищник и обитатель наших лесов) уже давно и без обиняков нашими охотниками употребляется в пишу. Причем, даже и вне среды охотников у медвежатины есть много почитателей. А вот волков почему-то не едят. Почему же? На самом деле есть тому несколько очень весомых причин.

Неприятный запах

При разделке добытых хищников (особенно волка или лисицы) в нос сразу ударяет не самый приятный запашок: что-то среднее между запахом несвежего мяса и неприятным запахом изо рта. У многих охотников уже на этом этапе сразу же пропадает всякое желание это мясо «попробовать». В среде охотников есть два мнения на счет этого неприятного запаха. Первое – так неприятно пахнет волчий жир. И если жир удалить, мясо от запаха избавится. Второе – так пахнет само мясо волка. Это связано с образом жизни серого: он много бегает, потеет, а питается вовсе не сочной травкой или молодыми побегами. Поэтому в его мясе скапливается много пота и старых солей.

Но, как бы там ни было, пахнет большинство волков при разделке не самым приятным ароматом. И именно благодаря такому «аромату» кушать волка как-то не очень хочется. Но есть еще одна причина, по которой волчьего мяса очень опасаются. Это – трихинеллез и порой эхинококк.

Трихинеллез и эхинококк

Волк, к сожалению, является переносчиком… хотя нет, конечным хозяином двух очень неприятных паразитов – трихинелл и эхинококка. И оба они очень даже опасны для человека. Рассмотрим их.

Эхинококк. Взрослого ленточного червя эхинококка, конечно, извлечь из волчьего сердца или печени будет нетрудно. Но ведь он в волчьем организме наверняка не один: в тканях волчьего мяса наверняка находятся еще и его яйца, и микроскопические личинки. Употребив такое мясо в пищу, человек наверняка себя заразит этим паразитом. Болезнь, судя по симптомам, не самая страшная и не смертельная. Человек зачастую и сам не подозревает, что болен. Но, согласитесь, очень неприятная.

Трихинеллы. Если эхинококка волк в себе носит нечасто (можно даже сказать, в виде исключений), то трихинеллы – чуть ли не постоянные жители волчьего мяса. Если лисы во многих регионах поголовно почти больны бешенством, то волки — трихинеллезом. Это фиксируется при проверке волчьего мяса в СЭС. Зараженное трихинеллезом мясо обычно сразу же выбрасывают. И правильно делают. Трихинеллезом очень даже может заболеть и человек. А трихинеллез – это очень острое и опасное заболевание, характерное скачком температуры под 40 °С и общим отравлением организма.

Сам волк, конечно же, ни в чем не виноват. И эхинококком, и трихинеллезом изначально болеет не он, а его добыча – копытные животные. Волк, употребляя их мясо в пищу, заражается сам. Причем, в куда более тяжелой форме: в мясе копытных содержатся, как правило, лишь яйца гельминтов. А попав в организм волка, они уже превращаются во взрослых червей и сами откладывают яйца.

Так все-таки. Можно есть волка?

Как ни странно, да! Нет, в наших условиях от волчьего мяса, конечно же, лучше отказаться. Особенно, если волк подстрелен невесть где и проверить его мясо на гельминтоз не представляется возможным. В наших условиях не нужно даже пытаться очистить мясо волка от трихинелл – ничего не получится.

Но! Молодое волчье мясо, чистое от эхинококка, трихинелл и прочих гельминтов, вполне съедобно! Причем, очень даже неплохо на вкус. Важно лишь знать места, где таких волков добывать. Некоторым охотникам знакомы постоянные места нахождения волчьих логов. И весной они туда ходят за волчатами, которых и употребляют в пищу. Мне лично знакомы такие охотники. И ничего. Никто из них пока еще в больницу не попал.

Кстати, здесь напрашивается аналогия с употреблением в пищу корейцами собак. Ведь корейцы вовсе не любых собак на мясо разделывают. Дворняжки и бродячие псы для этих целей явно не подходят. Корейцы (те, правда, что в Корее) своих собак выращивают на специальных фермах и кормят специальными кормами. Тогда они получаются вполне «съедобными». Так и с волками. Если волк еще не успел наесться всякой гадости и не заболеть на трихинеллез, то мясо его вполне пригодно в пищу.

Илья – охотник промысловый, потомственный. Зверей добывал – и белку с лисицей, и песца, и лося. Бывало и на медведя хаживал, правда не часто, от случая к случаю. Главная же добыча его – зайцы. Уезжает в лес поутру, а к вечеру, возвращаясь к юрте, ведет коня в поводу, наперехлест увешанного зайцами да так, что иногда и коня-то из-за них не видно. И то сказать, живет он в самом заячьем месте. Зайца бывает здесь столько, что только уж очень ленивый человек их не ловит, хотя бы для еды. По осени они в большом количестве скапливаются в тайге и перелесках широкой межгорной долины с протекающей по ней небольшой речкой под интригующим названием Ойун-Урях. Ойун – это шаман, который может быть жил на ней когда-то, а может и нет. Название сохранилось.

Зимой Илья промышляет, а летом занимается хозяйством, заготавливает сено. Но в начале лета почти каждый год седлает коня и отправляется в дальние угодья в поисках волчат, в места, где волки устраивают логова, часто в одни и те же. Что делать, чрезмерный расплод этого зверя, падкого и до домашних животных, в природе не очень желателен. Да и платят за его добычу неплохо.

Прошлым летом Илья принес нам живого волчонка и мы его держали в чулане, проводя незамысловатые наблюдения и эксперименты. Тогда-то и напросился взять меня с собой – посмотреть местообитания и логова зверя. Обещал охотник, а вот сейчас пришел и сказал, что вроде бы все готово для поездки.

— Погода хорошая, лошади есть. Если не раздумал, поутру и выедем.

— Может Митю возьмем? – спрашиваю больше из вежливости. Потому как знаю, Митя, мой проводник, уже получил предварительное согласие.

— Пусть едет, — щурится Илья. – Шесть глаз надежнее четырех. Разве не так? – Спрашивает неожиданно.

В тайге тихо. Слышно лишь чавканье копыт по влажному слою почвы, да звон комаров. Надел было накомарник, но в нем так неуютно и душно, что не выдерживаю, снимаю. Зато глоток чистого воздуха после этого кажется особенно свежим, вкусным и даже ароматным. Мы с Митей отмахиваемся от гнуса зелеными ветками лиственницы, как китаянки веерами. Илья только посмеивается, глядя на нас. Он едет первым, каким-то особым чутьем угадывая едва заметную, а местми и совсем незаметную тропу, проложенную, как говорят, к старому Булунскому тракту. В руках его дэйбиир – махалка из волос конского хвоста. Говорит, это не просто махалка, а своеобразный амулет, охраняющий хозяина от недобрых сил и дурного глаза. И висит он у него в юрте прямо у входа, а сейчас – на руке. Нет-нет, да и отгоняет Илья комаров дэйбииром, хлещет себя по плечам и спине, а коня по крупу.

На невысоком перевале останавливаемся у старой корявой лиственницы, побитой ветром и холодом, а может и временем. Священное дерево с разноцветьем развешанных на нем тряпиц, ниток, спичечных коробков. Илья раскуривает трубку и, порывшись в кармане пиджака, вставляет в расщелину коры дерева гильзу от тозовки. Митя – сломанную беломорину.

— Оставь что-нибудь и ты, — напоминает мне Илья, хотя я уже отрываю кант от носового платка, — а то удача уйдет, не догонишь.

— Слушай, — обращаюсь к Мите, — Илья-то пожил уже на свете, многое взял из другого, того времени. И книг не читал, наверное, а ты? Неужели всерьез к этому относишься?

— Может и не совсем всерьез, а вот привык. Не дам ему и на душе неспокойно. Что, не веришь?

Я верил. Я и сам уже привык к этому и всегда оставлял что-нибудь духу Баяная. Но какя-то противоречинка вселилась в душу.

— А почему бы получше что не оставить ему?

— Ему все равно что, главное – как это слово-то? Ах, да, ритуал. А ты не смейся, он может и наказать.

В приречном лесу три совенка разместились рядком на полу- упавшем стволе дерева. Летать еще не научились. Потому и замерли, чтобы стать незаметными. Но мы их заметили и остановились, чтобы сделать несколько снимков. Снимки-то сделал, а вот крышку от объектива выронил и как ни искали ее в траве – не нашли.

— Это он взял, — сказал Митя, — наказал тебя за насмешку.

— Что же, теперь ему хватит, наверное?

— Не знаю, может и простит.

На стоянке у верхового болота расседлали лошадей. И пока разводили костер, готовили чай я бродил по мелкорослому ернику, в надежде обнаружить гнездо самого маленького кроншнепа -малютки. Птицы кружились рядом, нарушая тишину своими квикающими криками, очевидно, гнездились по ерниковому склону.

— Как не нашел? – переспрашивает Илья, когда я подошел к костру.

— Вон их сколько летает.

Он уже попил чаю и потихоньку пошел вдоль ручья. Мы с Митей заканчивали трапезу, когда Илья появился вновь.

— Они? – Раскрывает фуражку, на которой лежат четыре оливково-зеленоватых яйца, усеянные бурыми отметинами. – Двести грамм!

Конечно, это шутка. Ни о каких граммах тогда не было и речи.

— Спасибо, Илья, — рассматриваю яйца, — но два из них поломаны, видишь?

— Тогда сто, — парирует он.

И мы снова идем вдоль ручьев и речек, пересекаем увалы, вглядываемся, прислушиваемся. Признаков обитания молодых волков нет, хотя еще прошлым вечером слышали вой взрослых. Проискали всю ночь – не нашли. Да что ночь? В июне она, как день и мы уже давно перепутали время суток, отдыхая, когда придется. К тому же и работать ночью легче, не так жарко и комар теряет свою активность. На этот раз опять вели поиск ночью, а под утро разбили лагерь на берегу реки Тэнки, притока Бытантая. Рядом стояла старая полуобрушившаяся юрта. Для отдыха она не годилась. Митя натянул низкую парусиновую палатку и они с Ильей заползли в нее, предложив и мне последовать за ними – в тесноте, да не в обиде. Но было прохладно и я решил, что так и будет до утра. Выровнял спальный мешок на берегу и залез в него, оставив открытым только лицо. Увы, это было большой ошибкой. Не успел заснуть, а комары уже тут как тут. Сначала услышал тихий гнусный звук полета. И напряглось тело, и ждет приземления этого вертолетика. Бью его на лице, но появляется второй, третий и так без конца. Вытащил из спальника вкладыш, накрылся им – жарко, пот выступает, ну да бог с ним. Хоть немного заснуть. Кажется, заснул.

— Чай проспишь, — приподнимает вкладыш Илья. — Однако, сильным будешь, спишь хорошо. Смеется. Он уже успел помыться, полотенце на плече. И Митя у костра мурлычет что-то.

— Какая уж там сила, — отвечаю, и превозмогая себя, резко выскакиваю из мешка. Пьем чай с остатками сухой лепешки.

— Заварка-то еще есть, — резюмирует Илья, — но сахара нет и соли нет. Едем домой?

Делает вид, что советуется с нами. А решение уже принял. Что ж, домой так домой.

Ивняково-луговой остров у галечно-песчаного пляжа испещрен тропами, выбитыми в высокой сочной траве. Зайцы что ли набродили? Да это ж волчонок! Из густой поросли молодого ивняка с завалами метнулся на галечный берег и тут же нырнул назад в густое разнотравье темно-серый пушистый зверек, похожий на небольшую упитанную лайку, только с опущенным хвостом.

— Илья-а, — заорал я, прежде чем подумать о чем-то еще, — волчата! Волчата на острове.

— Волки? – доносится до меня.

И тут я увидел, как резко может бежать этот неутомимый и кажется тихий якутский конь. Не успел спешиться, а Илья с Митей уже рядом, разглядывают волчьи тропы.

Ну куда же деться зверю на изолированном острове от опытного волчатника!

Илья снимал шкуры с добытых волчат, а я по этим самым набродам дошел до высокого леса, недалеко от опушки которого, в сухом бугре была вырыта глубокая, с логовом в конце, волчья нора. Она был тщательно вычищена. Семья волков, видимо, уже перебралась из этого невзрачного леса на вольную жизнь в живописном зеленом острове, рядом с прозрачной речной водой. Взрослые звери не появлялись. Они и не появятся, пока не убедятся, что люди ушли из их владений. Что поделаешь – велик страх хищника перед человеком, крепок инстинкт самосохранения.

Мы ждали, когда закипит чай.

— Какое чистое мясо у волчат, — неожиданно сказал Митя, — его надо есть

Мясо было действительно чистым, белым, привлекательным и мы как-то сразу припомнили, что еда-то кончилась, а есть хочется.

— Да их и едят. Раньше в Росии мясо волка ценилось наравне с говядиной, — подтвердил я, вспомнив читанные и перечитанные в студенческие годы журналы «Нива», в которых было немало интересных очерков об охоте и повадках животных. Хорошо оформленные журналы, напечатанные на прекрасной бумаге, студенты-охотоведы зачитывали до дыр, передавая из рук в руки. Да, знал я, что волчатину можно есть, а вот пробовать не приходилось.

— Так попробуем, — взглянул на меня Митя, выстругивая шампур из тальника. – Вот только без соли.

Я нарезал ровные кусочки мяса и вскоре голубые огоньки от капающего жира заплясали на углях, поплыл от костра аромат нежного шашлыка.

Илья, казалось, не принимал участия в нашем разговоре. Казалось даже, неодобрительно посматривал на шампуры, молча покуривая трубку и размышляя о чем-то. Но тут встал, вынул из вьючной сумы медный котел.

— Будем варить по-настоящему, а там посмотрим.

И бульон был хорош, и мясо нежно. А вот ели мало, с какой-то опаской. И не потому, что без соли, просто не привыкли, не традиционная это еда – волчатина.

— Наверное, это последняя моя добыча, — задумчиво вымолвил Илья. И уловив наши испытывающие взгляды, добавил, — может Баянай не даст больше. Не думаю, что мои предки питались волчатиной.

— Ну да ладно, — улыбнулся, вставая, — другое мясо найдем, так ведь? А сейчас поехали.

В тот же день, едва солнце перевалило за полдень, с перевала увидели долину, где размещался наш лагерь. За небольшим перелеском не видно было ни окрулглого озера Балаганнах, ни юрт, ни небольшого рубленого дома, который временно мы занимали, но уже чувствовался плывущий оттуда запах жилья. Мерно шагающие лошади оживились, прибавили ходу, как будто и не было длительного перехода.

Еще издали заметив нас, лаборант Ника, оставшийся дома, поставил на печку чайник, подбросил дров и мы увидели, как над трубой заиграл легкий дымок. Стол был накрыт по-царски: гора оладьев, масло, сахар, принесенная с фермы сметана.

— И где это вы столько бродили? – ворчливо спрашивал Ника, — я уже и ждать перестал, и оладьи новые напек.

А сам, чувствуется, рад. Распрягает лошадей, снимает с них баулы.

— А это что? – спрашивает, занося в избу суму с вареным волчьим мясом, лосятина?

Я может и сказал бы правду, но Митя перебил.

— Разве не видишь? Разве такие у лося кости? Кабарга.

— Да, лось, пожалуй, покрупнее. Я никогда не пробовал мясо кабарги, можно есть?

— Конечно можно, только не соленое оно, не было соли, кончилась.

— Ну, это как раз не страшно, пересол на спине. Посолим.

Соскучившись по домашнему уюту мы блаженно пили ароматный чай с оладьями и сметаной. Ника же лихо орудовал узким якутским ножом, обрезая мясо прямо у губ.

— Никогда не подумал бы, что это мясо так вкусно, — размышлял он, посыпая его солью. Следующий раз спецзаказ на кабаргу сделаю. Возьмете?

— Денег не хватит, — парирует Митя, — угости лучше собаку.

— Собака, лучший друг человека. Но в отличие от него ест и кости. Шахмат, на … — протягивает изрядно обглоданную кость.

Шахмат неторопливо выбирается из-под нар, с достоинством потягивается, прежде чем направиться к столу. «Врррр …» – оскалил вдруг зубы, еще не дойдя до брошенной на пол кости. От важно-вальяжного вида его ничего не осталось. Шерсть на спине вздыбилась, хвост поник и спрятался под брюхо. Сгорбившись, суетно спрятался в углу под нарами, откуда высвечивали лишь его глаза.

А Ника? Ника сидел у двери. Пока мы просмеялись немного, в избе его уже не было. Ушел Ника то ли к соседям, то ли в тайгу. Вернулся вечером и мы об этом больше его не спрашивали. Было немного неудобно как-то, стеснительно и ему и нам. Но позднее, когда вдруг разговор заходил о волчатине, он с видом бывалого человека говорил: «А Вы разве не пробовали? Прекрасное мясо, не уступает молодой говядине». Впрочем, это подтвердить могли и мы.

Юрий Лабутин