Можно ли детям быть на поминках

Можно ли брать ребёнка на кладбище, панихиды и дни поминовения усопших?

В цер­ков­ном кален­даре много дней поми­но­ве­ния тех, кто пере­шёл в мир иной. Как рас­ска­зать детям о цер­ков­ном поми­но­ве­нии усоп­ших, стоит ли брать их в эти дни в храмы и на клад­бища, и глав­ное — без­опасно ли для дет­ской души вести раз­го­воры о смерти?

Отве­чая на вопросы наших чита­те­лей, мы про­вели на эту тему опрос и адре­со­вали им статью.

Зрелище не для маленьких

В совет­ские годы в суете похо­рон­ных и поми­наль­ных при­го­тов­ле­ний дети мешали под ногами и их выдво­ряли к род­ствен­ни­кам. Взрос­лые ста­ра­лись «сде­лать всё не хуже, чем у людей» и с облег­че­нием завер­шали тяжё­лые про­воды — ведь, если, по пред­став­ле­ниям того вре­мени, Бога не было, то чело­век ухо­дил без воз­врата. Про­ща­лись и ста­ра­лись поско­рее забыть посреди жиз­не­утвер­жда­ю­щего поми­наль­ного застолья.

Неза­чем детям месить грязь и тол­каться на клад­бище, слу­шать тра­ур­ные оркестры, участ­во­вать в нетрез­вых помин­ках, в конце кото­рых ино­гда забы­вался печаль­ный повод сбо­рища, — вот логика эпохи, для кото­рого веч­ной жизни не суще­ство­вало. Рели­ги­оз­ное созна­ние мало-помалу вос­ста­нав­ли­ва­ется, и, хотя совет­ское время в про­шлом, мы по инер­ции про­дол­жаем жить неко­то­рыми стереотипами.

Воз­можно, поэтому в списке «люби­мых» «пра­во­слав­ных» суе­ве­рий до сих пор пер­вое зани­мают суе­ве­рия, свя­зан­ные с похо­ро­нами, отпе­ва­нием, клад­би­щем. Что можно делать и чего нельзя, как делать пра­вильно — вот те вопросы, кото­рые про­дол­жают воз­ни­кать и очень серьезно вол­но­вать людей, у кото­рых про­изо­шла утрата.

Полу­ча­ется, масса уси­лий и вни­ма­ния уде­ля­ется обряду, кутье, киселю, цве­там и зана­ве­шен­ным зер­ка­лам и, увы, мало сил и раз­ду­мий — осмыс­ле­нию про­ис­хо­дя­щего и молитве о ново­пре­став­лен­ном. И, увы, совсем не в первую оче­редь мы думаем о детях и о том, стоит ли им при­сут­ство­вать там, где и нам, взрос­лым, душевно тяжело.

В 90% слу­чаев малы­шей остав­ляем дома, щадим их нервы. Смерть — зре­лище не для малень­ких, — вот обще­при­ня­тый обще­ствен­ный вер­дикт. Но этим мы отде­ляем детей от семьи и её горя, от себя самих, от мира, в кото­ром, увы, есть место не только радуж­ным радо­стям и развлечениям.

Вместе проживали горевание

Между тем, в Рос­сии дет­ский мир обосо­били от взрос­лого совсем недавно — в конце ХIХ — начале ХХ века. До этого момента ребе­нок был пол­но­стью вклю­чен во взрос­лую жизнь неза­ви­симо от сосло­вия, к кото­рому принадлежал.

Кре­стьян­ские дети с мало­лет­ства были погру­жены во взрос­лый мир с его тру­дом и тяго­тами. Живу­щие боль­шой семьей в одной избе, где под одной кры­шей про­во­дили дни все поко­ле­ния семей­ства, они были сви­де­те­лями глав­ных вех чело­ве­че­ской жизни. Рус­ское купе­че­ство погру­жало своих отпрыс­ков в пат­ри­ар­халь­ный быт сво­его круга, в семей­ное дело, в повсе­днев­ные про­блемы. Болезнь и смерть в доме нико­гда не про­хо­дила мимо них.

Малень­кие дво­ряне с мла­дых ног­тей учи­лись нау­кам и искус­ствам, не имели побла­жек, с мла­ден­че­ства знали эти­кет. С мла­ден­че­ства они обла­дали взрос­лым досто­ин­ством. От них также не скры­вали собы­тия, про­ис­хо­дя­щие в семей­стве: рож­де­ния новых детей, болезни, смерти. Дет­ская и жен­ская смерт­ность в Рос­сии до рево­лю­ции повсе­местно оста­ва­лись высо­кими, бра­тья и сестры, едва появив­шись на свет, порой уми­рали, оче­ред­ными родами могла уме­реть и мама.

Отцы, рус­ские офи­церы, ино­гда без­вре­менно гибли на службе Оте­че­ству. Все это было рядом, близко, слу­ча­лось на гла­зах ребенка. И, нахо­дясь в гуще семей­ных собы­тий, он мог про­жи­вать и радость рож­де­ния, и горе­ва­ние о потере, и острую раз­луку смерти, то есть горе­сти и радо­сти во всей их полноте.

Русская жизнь всех сосло­вий была про­ни­зана рели­ги­оз­но­стью, поэтому смерть вос­при­ни­ма­лась есте­ствен­ной частью бытия и при­ни­ма­лась с гораздо боль­шим сми­ре­нием, чем в годы офи­ци­аль­ного безбожия.

Чело­век не ухо­дил в никуда, в пустоту — он отхо­дил ко Гос­поду — и, пони­мая век­тор его дви­же­ния, пра­во­слав­ные хри­сти­ане про­во­жали его достойно, чинно, тор­же­ственно, неспешно, при­да­вая зна­че­ние собы­тию.

Дети видели, как тело гото­вят к погре­бе­нию, как почти­тельно обра­ща­ются с ним, как нарядно и тща­тельно обря­жают, укра­шают. Они слу­шали чте­ние Псал­тири над усоп­шим, были участ­ни­ками про­ща­ния, шествия похо­рон­ной про­цес­сии в храм на отпе­ва­ние, пони­мали серд­цем уте­ши­тель­ные слова свя­щен­ника о вос­кре­се­нии в жизнь вечную.

Эти вос­по­ми­на­ния ярко запе­чат­ле­ва­лись дет­ской памя­тью, и никому в голову не при­хо­дило лишать ребенка сво­его рода жиз­нен­ной школы.

Помимо страш­ной и тра­ги­че­ской сто­роны, в смерти при­сут­ство­вала сто­рона веро­учи­тель­ная, тот духов­ный опыт, кото­рый пости­га­ется через утрату дру­гого чело­века. И, кроме печали, с ран­него мла­ден­че­ства сея­лась надежда на спа­се­ние и про­ще­ние близ­ких, на встречу, на жизнь буду­щего века.

Со смер­тью невоз­можно свык­нуться и сми­риться. Но Свя­щен­ное Писа­ние гово­рит: «Помни послед­няя твоя и вовеки не согре­шишь» (Сир. 7, 39).

Так малень­кий ребе­нок, при­сут­ствуя на собы­тиях, свя­зан­ных со смер­тью близ­ких, научался этой важ­ной и непро­стой памяти.

Борис Пастер­нак так гово­рит об этом в романе «Док­тор Живаго»:

«Десять лет назад, когда хоро­нили маму, Юра был совсем еще малень­кий. Он до сих пор пом­нил, как он без­утешно пла­кал, пора­жен­ный горем и ужа­сом. Тогда глав­ное было не в нем.

Тогда он едва ли даже сооб­ра­жал, что есть какой-то он, Юра, име­ю­щийся в отдель­но­сти и пред­став­ля­ю­щий инте­рес или цену. Тогда глав­ное было в том, что сто­яло кру­гом, в наружном.

Внеш­ний мир обсту­пал Юру со всех сто­рон, ося­за­тель­ный, непро­хо­ди­мый и бес­спор­ный, как лес, и оттого-то был Юра так потря­сен мами­ной смер­тью, что он с ней заблу­дился в этом лесу и вдруг остался в нем один, без нее.

Этот лес состав­ляли все вещи на свете — облака, город­ские вывески, и шары на пожар­ных калан­чах, и ска­кав­шие вер­хом перед каре­той с Божьей Мате­рью служки с науш­ни­ками вме­сто шапок на обна­жен­ных в при­сут­ствии свя­тыни головах.

Этот лес состав­ляли вит­рины мага­зи­нов в пас­са­жах и недо­ся­га­емо высо­кое ноч­ное небо со звез­дами, Божень­кой и святыми.

Это недо­ступно высо­кое небо накло­ня­лось низко-низко к ним в дет­скую макуш­кой в нянюш­кин подол, когда няня рас­ска­зы­вала что-нибудь боже­ствен­ное, и ста­но­ви­лось близ­ким и ручным…

Оно как бы оку­на­лось у них в дет­ской в таз с позо­ло­той и, иску­пав­шись в огне и золоте, пре­вра­ща­лось в заут­реню или обедню в малень­кой пере­улоч­ной церк­вушке, куда няня его водила…

Совсем дру­гое дело было теперь. Все эти две­на­дцать лет школы, сред­ней и выс­шей, Юра зани­мался древ­но­стью и Зако­ном Божьим, пре­да­ни­ями и поэтами, нау­ками о про­шлом и о при­роде, как семей­ною хро­ни­кой род­ного дома, как своею родословною.

Сей­час он ничего не боялся, ни жизни, ни смерти, все на свете, все вещи были сло­вами его сло­варя. Он чув­ство­вал себя сто­я­щим на рав­ной ноге со все­лен­ною и совсем по-дру­гому выста­и­вал пани­хиды по Анне Ива­новне, чем в былое время по своей маме.

Тогда он забы­вался от боли, робел и молился. А теперь он слу­шал заупо­кой­ную службу как сооб­ще­ние, непо­сред­ственно к нему обра­щен­ное и прямо его касающееся».

От небытия к бытию

Можно обра­титься и в более дале­кое наци­о­наль­ное про­шлое, к кор­ням и исто­кам. Инте­ресно, как было там? Совсем иначе отно­си­лось к смерти чело­века рус­ское Сред­не­ве­ко­вье. Там — дру­гое созна­ние и дру­гой быт, дру­гой вре­мен­ной ход. Оста­ва­лось много вре­мени и про­стран­ства на осмыс­ле­ние духов­ной жизни, отно­ше­ний чело­века и Бога, собы­тий зем­ного бытия и пере­хода в инобытие.

При­ве­дем отры­вок из романа «Лавр» Евге­ния Водо­лаз­кина, писа­теля, фило­лога, спе­ци­а­ли­ста по древ­не­рус­ской лите­ра­туре и агио­гра­фии, кото­рый на основе лето­пис­ных источ­ни­ков глу­боко изу­чил миро­воз­зре­ние наших предков.

Заметьте, малень­кий Арсе­ний при­сут­ствует не только на похо­ро­нах, но и при пере­ходе в мир иной един­ствен­ного близ­кого чело­века — дедушки Хри­сто­фора. Его некому убе­ре­гать от горя. Это жизнь, и от неё никуда не скрыться. Но посте­пенно маль­чик пере­хо­дит от страш­ного чув­ства небы­тия к бытию:

«Около полу­ночи Арсе­нию пока­за­лось, что Хри­сто­фору стало легче. И что дышит он уже не так тяжко. Арсе­ний видел улыбку деда, удив­ля­ясь, что может видеть её спи­ной. С облег­че­нием сле­дил за тем, как дед про­шелся по ком­нате и кос­нулся вися­щего в углу бессмертника.

Все раз­ве­шан­ные под потол­ком травы от этого зака­ча­лись. Зака­чался и сам пото­лок. Погла­див спя­щего маль­чика по щеке, Хри­сто­фор ска­зал Господу:

В руце Твои пре­даю дух мой, Ты же мя поми­луй и живот веч­ный даруй ми. Аминь.

Пере­кре­стился, лег рядом с вну­ком и закрыл глаза.

Проснулся Арсе­ний рано утром. Посмот­рел на лежа­щего рядом Хри­сто­фора. Вдох­нул весь доступ­ный в избе воз­дух и закри­чал. Услы­шав крик в мона­стыре, ста­рец Никандр ска­зал Арсению:

Не надо так громко кри­чать, ибо кон­чина его была мирной.

Услы­шав крик в сло­бодке, люди отло­жили житей­ское попе­че­ние и дви­ну­лись в сто­рону Хри­сто­фо­рова дома. Память о доб­рых делах Хри­сто­фора хра­нили их изле­чен­ные тела.

И начался пер­вый день без Хри­сто­фора, и первую поло­вину этого дня Арсе­ний про­пла­кал. Он смот­рел на при­хо­див­ших сло­бод­ских, но слезы раз­мы­вали их лица. Обес­си­лен­ный горем, во вто­рой поло­вине дня Арсе­ний заснул.

Когда он проснулся, была уже ночь. Он вспом­нил, что Хри­сто­фора больше нет, и снова запла­кал. Хри­сто­фор лежал на лавке, а в голо­вах его сто­яла свеча. Дру­гая свеча осве­щала Веч­ную Книгу, лежав­шую прежде на полке. Свечу дер­жал ста­рец Никандр. Он стоял спи­ной к Хри­сто­фору с Арсе­нием и глу­хим голо­сом зачи­ты­вал Книгу иконам.

Вот, почи­тай, ска­зал, не обо­ра­чи­ва­ясь, ста­рец, а я посплю немного. И будь дру­гом, пере­стань уже, пожа­луй­ста, реветь.

Арсе­ний при­нял из рук старца свечу и встал перед Книгой.

… Со смер­тью Хри­сто­фора ока­за­лось вдруг, что дру­гого обще­ния у Арсе­ния, в сущ­но­сти, не было. Хри­сто­фор был его един­ствен­ным род­ствен­ни­ком, собе­сед­ни­ком и дру­гом. В тече­ние мно­гих лет Хри­сто­фор зани­мал собой всю его жизнь.

Смерть Хри­сто­фора пре­вра­тила жизнь Арсе­ния в пустоту. Жизнь вроде бы оста­ва­лась, но напол­не­ния уже не имела.

Став полой, жизнь настолько поте­ряла в весе, что Арсе­ний не уди­вился бы, если поры­вом ветра ее унесло в заоб­лач­ные выси и, воз­можно, тем самым при­бли­зило бы к Хри­сто­фору. Ино­гда Арсе­нию каза­лось, что именно этого он и хотел.

То, что про­изо­шло с Хри­сто­фо­ром, не было отсут­ствием ушед­шего в неиз­вест­ность. Это было отсут­ствие лежав­шего рядом».

Люди Сред­не­ве­ко­вья пони­мали, что со смер­тью чело­век не пере­стает быть. Что душа вечна. Поэтому смерть вызы­вает боль, горечь, но не отча­я­ние, не чув­ство тупика.

Уход без объяснения

Так что же мы делаем, когда отстра­няем детей от важ­ного зна­ния и опыта?

Напри­мер, бабушка уми­рает. Ребе­нок ни в чем не участ­вует, ничего не видит, от него скры­вают. Так при­нято, так счи­та­ется правильным.

Куль­тура нового века выво­дит смерть из обще­ствен­ного поля зре­ния. Да, вроде бы, такое явле­ние есть, но его ста­ра­ются игнорировать.

Соц-медиа, искус­ства и науки наце­ли­вают нас на про­жи­ва­ние насто­я­щего момента, на извле­че­ние мак­си­мума радо­сти и удо­воль­ствия от «здесь и сейчас».

Всё, что свя­зано с темой пере­хода чело­века в мир иной, для пози­тив­ного мира бес­ко­нечно моло­дых и успеш­ных людей — это табу.

Вся­кую мысль о смерти ста­ра­ются задви­нуть подальше, и похо­рон­ные агент­ства сорев­ну­ются, чтобы создать род­ствен­ни­кам душев­ный и физи­че­ский комфорт.

Еще каких-нибудь 10-15 лет назад тело умер­шего близ­кого чело­века оста­ва­лось дома, в семье, в веру­ю­щем семей­стве над ним круг­лые сутки не умол­кала молитва, до самого момента похо­рон все нахо­ди­лись побли­зо­сти, могли попро­щаться, побыть рядом, излить сердце, про­из­не­сти такие важ­ные — неска­зан­ные при жизни прежде — слова.

Сей­час тело, как пра­вило, сразу заби­рают в морг. На то, чтобы попро­щаться, подольше побыть рядом с род­ствен­ни­ком, с телом, с кото­рым едва раз­лу­чи­лась душа, вре­мени не оста­ется. Этим мы обде­ляем себя, лишаем воз­мож­но­сти выра­зить и выска­зать любовь через слезы и молитву.

Этим мы обкра­ды­ваем и своих детей.

Что про­ис­хо­дит? Взрос­лые ограж­дают ребенка от уча­стия в похо­ро­нах, в отпе­ва­нии, не дают уви­деть напо­сле­док близ­кого чело­века, не поз­во­ляют, как сле­дует, нето­роп­ливо и вдум­чиво попрощаться.

И у ребенка оста­ется душев­ная пустота — неза­пол­нен­ное место, неза­вер­шен­ные отно­ше­ния с ушед­шими бабуш­кой и дедуш­кой, кото­рые про­сто исче­зают из его жизни без вся­ких объяснений.

То, что он чув­ствует — боль рас­ста­ва­ния и скры­тая обида. Как же так, его бро­сили, оста­вили, ушли и не ска­зали, куда и зачем. Зна­чит, предали?

Где теперь бабушка (или дедушка)? Что будет с ними дальше?

Мама и папа, стар­шие бра­тья и сестры пред­по­чи­тают мол­чать. Но они не заду­мы­ва­ются, что этим гораздо силь­нее трав­ми­руют пси­хику ребёнка, чем впе­чат­ле­ни­ями от клад­бища и похорон.

Первый опыт

Важно, и в каком воз­расте насту­пает пер­вый опыт потери. Чем старше чело­век ста­но­вится, тем боль­нее этот пер­вый опыт встречи с бедой.

Обще­из­вестно, что малень­ким детям не свой­стве­нен страх смерти. До опре­де­лен­ного воз­раста они уве­рены, что живут в этом мире вечно и им ничего не угро­жает, и мамы знают — именно поэтому с мла­ден­че­ства и лет до пяти этих «все­мо­гу­щих супер­ге­роев» необ­хо­димо тща­тель­нее оберегать.

Но потом начи­на­ются страхи шести лет, «страхи страш­ные», как харак­те­ри­зуют их пси­хо­логи, когда ребенку трудно засы­пать одному, он боится оста­ваться в тем­ноте. Отча­сти они свя­заны и с пони­ма­нием малень­кого чело­века, что он смер­тен, — ощу­ще­ние смерт­но­сти при­хо­дит в этом пере­лом­ном возрасте.

Уви­дев на дороге раз­дав­лен­ного котёнка, малыш про­хо­дит мимо с камен­ным лицом. Может задум­чиво насту­пить на жука и наблю­дать за его аго­нией, не пони­мая, что происходит.

Роди­тели в недо­уме­нии и тре­воге, спе­шат к пси­хо­логу. Почему ребе­нок не может сочувствовать?

Что с его эмо­ци­о­наль­ным интеллектом?

«С вашим ребен­ком всё в порядке, — обычно зву­чит в ответ в таких слу­чаях, — он доб­рый, хоро­ший и не без­нрав­ствен­ный, у него про­сто не хва­тает опыта смерти. Это вы лишили его этого опыта».

А ведь ребё­нок не застра­хо­ван от того, что столк­нётся со смер­тью вне­запно, неожи­данно, когда вас не будет рядом, напри­мер, по дороге из школы, когда непо­да­леку от него на лавочке или в транс­порте ста­нет плохо пожи­лому чело­веку. Шок, сту­пор, силь­ный стресс, исте­рика, нерв­ный при­па­док вплоть до ката­то­нии — вот что, воз­можно, испы­тает ребе­нок, кото­рого всю жизнь ограж­дали от излишне печаль­ных впечатлений.

Увидеть и запомнить

Сомне­ния, стоит ли так или иначе вклю­чать ребенка в печаль­ные собы­тия или лучше оста­вить в сто­роне от них, конечно, есте­ственны для любя­щего роди­тель­ского сердца.

Вспом­ним кар­тину пра­во­слав­ного хри­сти­а­нина, извест­ного мастера, Заслу­жен­ного худож­ника Рос­сии Ильи Глазунова.

На кар­тине «Про­ща­ние» 80‑х гг. ХХ века только на пер­вый взгляд про­ис­хо­дит стык двух раз­но­по­ляр­ных миров: совет­ского и патриархально-русского.

Вгля­дев­шись, раз­ли­чаем замы­сел мастера. На клад­бище, перед лицом смерти сти­ра­ются все раз­ли­чия — вре­мен­ные, идей­ные, про­фес­си­о­наль­ные. Нет здесь больше и раз­ных воз­рас­тов, все — Божьи дети и все — души живые.

На этом полотне в толпе взрос­лых можно раз­гля­деть не меньше пяте­рых дети­шек, при­ве­ден­ных (и при­не­сен­ных) мате­рями для про­ща­ния с близ­ким чело­ве­ком. Все они — не в сто­роне, не в отда­ле­нии, они при­частны к про­ис­хо­дя­щему. Матери и отцы пони­мают: детям важно это уви­деть и запомнить.

Заметьте на этом полотне ещё одну деталь: фото­графа, запе­чат­ле­ва­ю­щего момент про­ща­ния. Сей­час тра­ди­ция фото­гра­фи­ро­вать на похо­ро­нах ушла в про­шлое, а ведь раньше в семей­ном аль­боме обя­за­тельно было место для таких фото.

Почему это было важно? Такие фото рас­смат­ри­вали всей семьёй вме­сте с детьми: вот бабушка малень­кая, а вот моло­дая, замуж выхо­дит, а вот ста­рень­кая, а вот она умерла, и мы ее про­во­жали в послед­ний путь…

Жизнь самых доро­гих людей в гла­зах детей не обры­ва­лась на полу­слове, но при­об­ре­тала некую завершенность.

Кто за нас будет молиться?

Воцер­ко­в­лен­ные роди­тели очень хорошо знают, что гово­рить с чадами о послед­нем часе очень непро­сто, но нужно и что необ­хо­димо искать для этого вер­ные слова.Некоторые рас­суж­дают и так: если не пока­жем молит­вен­ный при­мер поми­но­ве­ния близ­ких нашим детям, молиться о нас одна­жды будет некому.

В дни осо­бого цер­ков­ного поми­но­ве­ния усоп­ших роди­тели берут детей от мала до велика в храм, ведут вме­сте с собой. Поста­вить све­чечку на канун. Поло­жить пакет с ябло­ками или пачку муки, объ­яс­нив — это бла­го­дар­ность тем, кто помо­лится о наших усоп­ших близ­ких. Вме­сте напи­сать поми­наль­ные записки, дик­туя их детям. Никого не забыть.

Научить самой бес­ко­рыст­ной на свете молитве о тех, кто не ска­жет за неё «спа­сибо». Впи­сать вме­сте каж­дое имя, всех тепло вспо­ми­ная вме­сте с ребен­ком и этим пода­вая ему при­мер семей­ной памяти и нели­це­мер­ной любви.

У Церкви есть мно­го­ве­ко­вой опыт раз­го­вора с чело­ве­че­ским серд­цем о самых непро­стых вопро­сах бытия. И дет­ское сердце спо­собно на этот раз­го­вор также, как и взрослое.

В вос­крес­ных шко­лах, а осо­бенно на при­хо­дах при клад­би­щах ведется очень полез­ная дея­тель­ность. Детям рас­ска­зы­вают на заня­тиях о тех, кто похо­ро­нен на этом пого­сте. Мастера, купцы, герои обеих миро­вых войн, репрес­си­ро­ван­ные, мест­но­чти­мые свя­тые, — все эти достой­ные люди, прис­но­по­ми­на­е­мые рабы Божии, сво­ими жиз­нями и жити­ями могут под­ска­зать мно­го­об­ра­зие тем для бесед с детьми на заня­тиях и дома.

Вос­пи­тан­ники вос­крес­ных школ молятся на пани­хи­дах и заупо­кой­ных литиях в дни поми­но­ве­ния усоп­ших, на даты, свя­зан­ные с род­ной исто­рией. Вес­ной и летом они помо­гают содер­жать захо­ро­не­ния в порядке, кра­сят оградки, борются с дре­вес­ной порос­лью и тра­вой, сажают цветы.

Зимой чистят дорожки от снега, а на Свет­лой сед­мице зажи­гают теп­лые лам­пады и тро­га­тельно, искренне, а порой нев­по­пад поют над могил­ками пас­халь­ные тропари.

Участ­вуя в этих про­стых и неза­мыс­ло­ва­тых полез­ных повсе­днев­ных делах, они не чув­ствуют ужаса и тре­воги перед смер­тью, при­вы­кают к мысли, что чело­век одна­жды дол­жен совер­шить этот даль­ний пере­ход, отпра­виться в стран­ствие путем всея земли.

И пони­мают то очень важ­ное, что мы, взрос­лые, обя­за­тельно должны им объ­яс­нить — что у Бога нет мерт­вых, но все живые.

Вален­тина Киденко

Илл. — кар­тина Ильи Гла­зу­нова «Про­ща­ние»

Источник