Можно ли быть свободным от философии по бердяеву
Содержание статьи
Философия Н. А. Бердяева. Философия свободы
Философские идеи Бердяева
Согласно стилю изложения своих философских мыслей и основных темах, которые в своих произведениях рассматривал Николай Александрович Бердяев (1874 — 1948 годы), его философию можно отнести к новой, неклассической форме разновидности экзистенциальной философии.
Философские воззрения Н. А. Бердяева не образуют целостную законченную систему с выделенным в ней понятийным аппаратом. В качестве особенностей его подхода к философии следует выделить соотнесение определенных идей и паттернов с индивидуальными формами внутреннего опыта, чувствования и переживания действительности.
В качестве основы предмета и задач философского знания, Бердяев выделяет экзистенциально-антропологический подход. Так, философии необходимо определять сущность бытия из личности человека, и с помощью человека, при этом, в качестве собственного содержания выделяя природные и исторические формы мирового устройства.
Замечание 1
Дух является свободой и свободной энергией, которая стремится вырваться в природные и исторические формы мироздания. В духовной силе человека, согласно Бердяеву, изначально содержатся не только человеческие, но также и богочеловеческие особенности характера, так как ее основу составляет высшее духовное существо — Бог.
Несмотря на то, что при определении сущности философских задач Бердяев исходит из позиций экзистенциальной философии, его понимание содержит в себя и некоторые смысловые отличия.
Экзистенциализм, согласно Бердяеву, не может трактоваться в качестве нерелигиозной, либо недостаточно религиозной философии. Себя он, в свою очередь, считал представителем религиозной, спиритуальной формы экзистенциализма. В отличие от представителей экзистенциального направления, Бердяев обращает внимание не на особенности трагичности человеческих форм жизнедеятельности, а на личностную свободу человека, совместно с человеческим творчеством.
Жизнь, по Бердяеву, невозможна без существующих в ней творческих, духовных, ответственных и совестных начал. Так, философу необходимо скорее причислить статус философа, обладающего экзистенциальным мышлением, а не звание обычного последователя экзистенциального направления философии, как отдельно сформированного направления, в которой существует отдельная собственная терминология.
Бердяевым был внесен значительный вклад в развитие философии XX века. Не стремясь делать глубокий анализ многообразным формам его размышлений о философии, кратко опишем его вклад в развитие данной отрасли:
- Он выдвинул идеи о свободе, как об области, которая предшествует и Богу и бытию.
- Он рассматривал идеи о творчестве, основы которого находятся в начальных формах свободы, которые формируют и определяют бытие.
- Им была выдвинута и развита антропологическая идея о существовании у человека личности, которая является воплощением непосредственно творческих паттернов свободы.
- Им была широко освещена идея об истории, как о форме существования личности с творческими способностями, которая при этом обладает свободой.
В этом и заключаются основные идеи и проблемы, которые он определил перед собой, чтобы в последующем решать на протяжении жизни.
Философия творчества и свободы
Бердяев причислял себя к «философам свободы». Свободу он понимал, как фундаментальную онтологическую реальность, в которую человек должен стремиться попасть из существующего реального мира «мнимостей», которых не существует свободы, и, следовательно, не существует и жизни.
Развивая данную идею, которая является одной из главенствующих у него, им признавалось наличие внебожественных источников человеческой свободы. Свобода, согласно Бердяеву, не является божественным созданием, свобода является категорией, которая предшествует Богу, и, следовательно, ее нельзя ограничить, либо сдержать никакими формами чуждого для нее бытия, включая и Божье.
Замечание 2
Бог выступает только в качестве светлой стороны в данной свободе, а мир, который им создан также мог бы быть добрым и светлым, однако выступая в качестве творца, Бог не является ответственным за свободу, которая породила зло. Бог является всемогущим для созданного им мира, однако он не может быть властителем свободы, поскольку он не является ее создателем. Философ максимально парадоксальным образом завершил данную мысль высказыванием «Бог обладает меньшей властью, чем полицейский».
Людям сложно осознать причины того, что Бог не создал идеальный мир, в котором не существует болезней, детский слез и страданий. Ответом на это служит то, что в этом мире не было бы места для свободы, которая составляет основу мироздания, следовательно, Бог не обладает полномочиями в ее ограничении.
Миру необходимо «испытание свободой», для того, чтобы выбор доброй и светлой стороны не являлся формой вынужденного принуждения, а являлся отражением внутренней свободной позиции. Так, судьба мира является идентичной судьбе свободы в этом мире.
Так, в возвышении свободы над всем сущим и определяется смысл жизни человека — «целью человека является творчество, а не спасение».
Бердяев причислял себя к числу пророков мирового творческого и христианского переустройства. Согласно его позиции, если Боя является Творцом, а человек выступает в качестве образа и подобия Бога, то человека тоже необходимо определять в качестве творца, поскольку в противном случае он не будет оставаться человеком.
Процессы творчества представляют для Бердяева превосходство духа над душой и природой. Творческие процессы невозможны без свободы, так как свобода является компонентом творчества, которой привносит в него что-то новое. Так появляется вопрос: «Что составляет творческую трагедию?»
Согласно позиции Бердяева, результатом творчества, вне зависимости от того, будет это социальным движением, либо новым направлением искусства, либо научной теорией, является то, что конечный его результат обретает собственную новую жизнь, без привязки к ее создателю. Человек не обладает властью над продуктами собственного творчества, и это составляет человеческую трагедию.
Учение о личности и обществе
Проблемы понимания свободы в философских воззрениях Бердяева имеют тесную связь с проблемами понимания личности. Согласно его позиции, «основу мировоззрения и мировосприятия составляют категории личности, свободы и творчества». Однако, что представляет из себя личность? Бердяевым выделялись принципиальные различия в категориях «личность» и «индивид».
Так, категорию «индивид» составляет биологическая природа человека, совместно с его индивидуальным телесно-душевным единством. В свою очередь, личность представляет собой религиозно-духовную категорию: источником личности является не плоть, а дух. В качестве индивида, человек является частью природы и общества, он существует в контексте действия законов, существующих в этом мире.
Являясь личностью, человек лишь отчасти становится объектом общества и коллектива, поскольку основной его составляющей — личностью, он стремится следовать духовным формам мироустройства и Богу, стараясь найти пути экзистенциальной коммуникации с Ним.
Личность является «категорией духа». Человеку необходимо при реализации ориентации на высшие формы духовного мира преодолевать рамки и границы собственного естества, преодолевать паттерны раздвоенности и страстности, свои скитания от добра к злу, и, совместно с преодолением замкнутости на себе становиться личностью в полном смысле этого слова.
Замечание 3
Спецификой трактовки Бердяева категории «личность» является то, что личность в его мировоззрении можно анализировать исключительно в рамках ценностного подхода. Для философа значимость личности представлена в высшей иерархической ценности мира, которая относится к ценностям духовной области. Личность в его понимании представляет большую ценность, нежели государство, совместно с любыми коллективными ценностями.
Понимание личности, как высшей ценности стало основой для определения философом соотношения между личностью и обществом. Согласно позиции Бердяева, личность является более приоритетной, нежели общество. Личность определяет собственные формы бытия в качестве высшего смысла мироздания, он намного ценнее как общества, так и целого космоса.
Бердяев пытался донести до людей, что не личность выступает в качестве части общества, а наоборот, общество необходимо рассматривать в качестве части личности. Личность лишь частично может быть соотнесена с обществом, так как личность обладает определенной глубиной, которая никогда не станет доступной для общества.
Проблема смысла истории
«Сущность истории находится в ее конце» — это знаменитое высказывание философа в самой полной мере отражает его позицию касательно эсхатологии — своеобразного учения о конце истории и мира. Бердяев считал, что история должна рассматриваться в контексте ее эсхатологических перспектив.
Для полного осмысления конечности истории значимым является вопрос соотношения вечности и времени.
Само по себе, течение земного времени является лишь этапом, периодом внутри вечности вселенной, оно расположено в границах вечности и прочно там укреплено.
При выходе за пределы вечности, совместно с осуществлением определенных задач, для нашей истории наступит конец. Процесс течения истории происходит в своем историческом временном периоде, однако история не может не выходить за ее пределы. Имея начало, человеческая история со временем придет к завершению.
В противном случае, отмечал Бердяев, если предположить наличие существования «дурной бесконечности» в мировом процессе, история не могла бы реализовывать переход в иные состояния, совместно с выходом из несовершенных форм существования в русло вечных форм жизни.
В следствии уверенности в конечном существовании истории Земли, и в том, что время, которое является отдельным этапом вечности рано или поздно закончится, формировались взгляды автора и на процессы прогресса. Существование бесконечной истории было бы бессмысленным, и, в случае обнаружения в ней непрерывного прогресса, он являлся бы неприемлемым, так как являлся бы средством отражения становления определенного поколения средством существования для последующих поколений.
Из этого следует, что теории прогресса ложны и безнравственны — говорил в своих работах философ. История не является прогрессом, протекающим по восходящим линиям, также как и не является регрессом, история — это трагическое противостояние противоположных паттернов — полюсов добра и зла.
Однако, если прогресса не существует, значит не существует и идеальных форм существования общества, к которому тянется все человечество. Исходя из этого, верованиям в то, что создание такого Божьего Царства является возможным, в любых его ипостасях — коммунизма, или теократии, не суждено свершиться в человеческой истории.
История является дорогой к иным формам организации мира, следовательно, задачи, сформулированные в истории, могут быть разрешены за пределами ее границ — в сфере метаистории, которая представлена вечностью.
Философ настаивал на традиционной для экзистенциального направления позиции, согласно которой человек сам выступает в качестве создателя истории, объясняя это тем, что человек сам находится в контексте исторических событий, и, следовательно, все происходящее является «его историей», исходя из чего, человек предстает в качестве соучастника и творца истории.
Замечание 4
Согласно позиции Бердяева, спасение может приобретать только общие формы, и наступить в том случае, если случатся религиозные изменения в структуре бытия, возможные благодаря творческим усилиям всего человеческого сообщества. В этом случае произойдет падение закрепощающего материального мира.
Исходя из этого, согласно позиции Бердяева, конец необходимо трактовать в качестве преображения, перехода человеческого общества в новые измерения собственного существования, в новую форму — эпоху духа, в которой центральным фактором будет являться любовь, способная творить и преображать.
Судьба России: Русская идея
Мысли о значении и роли, которую играет Россия в своей истории, совместно с ее судьбой и предназначением в контексте мирового человеческого сообщества — то есть область вопросов, которая связана с трактовкой русской идеи, особое значение имела в работах философа.
Он начал задаваться этими вопросами в годы Первой мировой войны, где произошло острое формулирование вопросов касательно русского национального самосознания, и, впоследствии он постоянно обращался к ним в процессе осмысления опыта русской революции и особенностей Второй мировой войны.
В своем труде «Судьба России», Бердяевым уже неоднократно употреблялся термин «русская идея», который упоминался в самых различных контекстах, важнейшим из которых заключается в том, что у России существует определенная миссия в отношении Европы.
Замечание 5
«Судьба России заключается в освобождении различных народов. Данная миссия является основой в специфическом русском духе. Достоверность данной миссии в контексте мирового распределения миссий, для России сформулирована на уровне духовных исторических сил».
«Русская идея», как идея об «особенной миссии» России, в трудах философа основывалась на тематике Запада и Востока. В данном случае Бердяев высказывал вполне традиционные идеи своей эпохи: также, как и Хомяков, Достоевский и Соловьев, а также многие другие, он видел невозможным для России стать на исключительно западную, либо наоборот, исключительно восточную стратегию развития.
Россия, в его понимании, должна выступать в качестве Востоко-Запада, и реализовывать возникновение нового состояния общественного уклада, которое должно появиться в качестве альтернативы буржуазности: «Россия может быть осознанной и находить свою мировую миссию исключительно в рамках проблем Запада и Востока. Россия находится в центре западного и восточного миров, и, следовательно, выступает в качестве Востоко-Запада.
Бердяев был страстным приверженцем великой возрожденной России, совместно с ее историческим призванием и «особым путем». Он выступал автором идеи о «русском примере», в рамках которого Россия, приведя себя в жертву, должна выступать в качестве примера для всего человечества в ситуации преображения всех мировых жизненных процессов, совместно с ее последующим переходом в новые формы общественного христианского состояния.
Источник
Против тварного мира. Свобода и обреченность Николая Бердяева
Николай Александрович Бердяев был и остается одним из самых неординарных русских мыслителей. Это тот редкий случай, когда имя философа одинаково хорошо известно как на родине, так и за рубежом.
Стиль его философствования почитателю классического канона может показаться вызывающим. Манера мыслить, размах риторики, энергийность его текстов порой шокируют. Принципиальную «художественность», чуткую эстетическая совесть, несгибаемую волю к абсолютной творческой власти сложно простить философу, претендующему на разрешение глобальных философских проблем в рамках достаточно консервативной традиции европейской мысли.
Читайте также
Эмигрантская одиссея на философском пароходе: зачем из нашей страны выгоняли ученых, мыслителей и общественных деятелей
И многие не простили. Отсюда известное «Бердяев — это не Россия», прозвище Белибердяев и тому подобное. Отсюда атака со всех флангов, шлейф страстной нелюбви, который тянулся за философом всю жизнь. То «слева», то «справа» распускались «белые» и «красные» ядовитые цветы общественного недовольства. А ягодки еще были впереди.
Так он и жил: между двух огней, грозящих опалить мотылька в свободном полете мысли.
«Ищущий философии свободы, идущий путем великого делания себя свободным — се есть сын мой возлюбленный, в котором есть мое благоволение», — мог бы молвить с небес Бог Николая Бердяева.
И Бердяев был достойным сыном.
Что отличает достойного от недостойного? Следование завету отца, претворение в жизнь правды, завещанной предком.
Такой правдой для Бердяева была Свобода. Эту заповедь философ чтил свято, даже в самые трудные, переломные моменты жизни.
Известный факт биографии Бердяева: последовательный, неуклонный разрыв с любой социальной средой, которая посмела бы усовещивать человека в его бытии человеком. Он не позволял господствовать над собой никому и ничему. Никогда.
Об этом Бердяев пишет в автобиографической работе «Самопознание». Вот небольшой, но показательный отрывок:
«По характеру своему я принадлежу к людям, которые отрицательно реагируют на окружающую среду и склонны протестовать. Это также форма зависимости. Я всегда разрывал со всякой средой, всегда уходил. У меня очень слабая способность к приспособлению, для меня невозможен никакой конформизм. Эта неприспособленность к окружающему миру — мое основное свойство».
Кадетский корпус, университетский круг, среда революционно настроенных марксистов, высоколобая аристократия, эмигрантская братия — ничто в конечном итоге не могло удовлетворить его моральное, его религиозное чувство. Бердяев отчаянно не соглашался быть компромиссной фигурой. Ни один друг и ни одно содружество не были ему дороже Истины.
Этой Истиной, этой Благодатью для Бердяева является Свобода. Она становится основой его жизни и творчества. Подобно тому, как Василия Розанова с молодых лет «мучал Бог», Бердяева мучала свобода.
Но что же в ней такого мучительного? Чем она может так истомить человеческий дух?
Бердяев ответил бы: тем, что она необходима.
Необходима не в том смысле, как свободу понимали Спиноза или Гегель. Нет, против их «свобод» Бердяев поднимал кровавые сердечные восстания: принятие свободы как осознанной необходимости он счел бы рабством у мира.
Свобода необходима, по Бердяеву, иначе. Необходима в своей несотворенности. Философ убежден: свобода имеет нетварную природу. Выражаясь в терминах любимого мистика Бердяева Якова Бёме, она есть темный, иррациональный исток Бога. Она необходима как некая субстанциональность, самодовление. Неизвестное, непроизводное, непроизвольное. Икс. То, что «не от мира сего». И то, что делает этот мир и человека в нем возможными. Любой другой расклад — это развенчивание самой ее сущности, ее бытия именно как свободы.
Но если свобода не зависит ни от чего, кроме себя самой, если она автономна, то она и необходима. Ничто в мире, ничто в Боге не может отменить свободу, сделать ее случайной, контингентной или какой-либо иной, поставить в зависимость от каких-либо обстоятельств. Это прямой вывод из бердяевской трактовки феномена свободы. Вывод теоретический, но и практический.
Как уже было сказано, Бердяев проводил в жизнь беспрецедентную по своей принципиальности программу, основанную на признании в качестве единственной необходимости для человека необходимости исповедовать религию Свободы.
Свободы от человеческого, слишком человеческого. И божественного, слишком божественного.
Свободы от оценок. Свободы от. Свободы для.
И в тоже время свободы ото всех и всех для.
Свободы творить.
В конце концов, именно в творческой свободе проявляется подлинная сущность этого метафизического начала.
Поэтому пресловутый вопрос о смысле жизни, по мнению Бердяева, вполне может быть сведен к пониманию смысла творчества. Неспроста именно так называется одно из его наиболее вдохновенных сочинений.
Творчество, по Бердяеву, — единственное, что оправдывает человека перед лицом Бога.
Да, социум предусмотрел и иные пути искупления: благотворительность, почтительное отношение к старшим, бескорыстное стремление к достижению морального благополучия. Но на всём этом лежит тяжелый отпечаток, ибо распростерта над миром роковая длань «князя мира сего». Эти формы самооправдания частично приводят человека к источнику смыслов, которыми он может напитать свое существование. Но смыслы эти преходящи, тленны. «Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует, — всё суета!»
Может быть интересно
Ненавижу эту страну! Почему интеллектуалы и радикалы видели врага в своем народе и что из этого выходило
Это тонко чувствовал Бердяев. Единственное, что не подвержено разложению, что надрывает ткань душного миропорядка и позволяет человеку вдохнуть полной грудью, — свобода, явленная в акте творчества. Свободный способен вытащить себя за волосы из болота. Свободный плюет в лицо тирану, даже если тиран — он сам. Свободный бежит от мира, но и преодолевает его — это лучшее «средство к новым войнам», как писал Ницше.
Наконец, Свободный въезжает в город на осле, так как он — победитель смерти.
Сложная фигура Христа, по Бердяеву, является важнейшей для осмысления проблемы свободы и необходимости, творчества и имитаторства, человека и мира, человека и Бога, отчаянья и спасения.
Множественность образов Христа — рабский и царственный, жертвенный и «мощный» — раскрывает, как пишет Бердяев, окончательную тайну о человеке. Ведь «великое дерзновение», сопутствующее любому поистине творческому акту, будет сопутствовать и прозрению Грядущего Христа, Абсолютного Человека. Христос у Бердяева выступает основанием свободного преодоления всего низменного и пошлого в человеке, всего, что мешает человеку стать равным себе в Боге и равным Богу в себе.
Христос — это своего рода духовная катапульта, способная запустить человека из хаоса собственного ничтожества в космос соборного величия. Величия без малых и великих, поскольку это духовное родство (творческое братство, соборность, коммюнотарность — как угодно) par excellence. Тайна человека — в его сопринадлежности Богу, сопричастности Свободе. И ничто иное не откроет ему пути к самому себе.
Однако есть одна большая проблема — проблема грехопадения.
Аксиома христианского сознания: мир отпал от Бога
Бердяев развивал идеи своего яркого предшественника, великого русского философа Владимира Соловьева, изложенные в его «Чтениях о Богочеловечестве». Мир лежит во зле, он есть царство необходимости, проникнутое пресловутой заботой о куске хлеба. Человек, носящий в сердце своем двоемирие, хранящий память об утраченном Рае, именно он выступает проводником и провозвестником свободы в этом мире. И потому ее вечным узником, ее невольником.
Положение невольника свободы заключается в том, что любое творческое усилие, любой бессмертный прорыв изначально обречен. Обречен, потому что свобода, воля творца, энергия его метафизического бунта против косности мира облекается миром в ему подобное, окутывается обманчивым покрывалом Майи. Это и называется объективацией: обертывание в конкретно-реальные, тесные формочки светоносного божественного содержания, которое пытается донести мировому целому подлинный творец. А ведь он один способен — пусть и ненадолго — расколоть это обманчивое целое, показать изнанку этого мира, великую скорбь его.
Скорбь, которая ложится на чело творца, невольника свободы.
Человек — слабое, подверженное влиянию существо, смертное, хуже того — внезапно смертное. И вот ему-то, этому двуногому без перьев, этому больному животному, и выпала судьба обреченно и страстно творить. И чем более страстно, тем более обреченно. Творить, прекрасно отдавая себе отчет в том, что любое его творение будет извращено и в конечном счете отвергнуто; что мир пережует его и выплюнет в считанные годы, при удачном раскладе — в считанные столетия; что в лучшем случае культура заботливо примет его в свое лоно и увековечит. И всё же это худшее, что культура может сделать с художником. Написать его портрет и повесить на свою почетную доску. В золотой рамочке.
Культура — это «Апофеоз войны» Верещагина. Культура — это старая некрофилка: она любит мертвых, потому что мертвые составляют ее достояние, ее золотой фонд. Культура — это гоголевская Коробочка, грязная торговка мертвыми душами.
Объективируя художника, отводя ему место в своей скоротечной вечности, культура закрепляет за миром победное право распоряжаться его именем, заглушая последние нотки Свободы, когда-то полнозвучно гремевшие в пространстве его творческого поиска.
Бердяев осозновал всё это. Человеку не суждено случиться в мире необходимости. Он неуместен, он выглядит нелепо на фоне его жестоких законов и тиранических устремлений.
Но человек со-вечен своей Свободе. Есть в нем нечто, что мир не может избыть. Человек и Свобода — одной крови. И потому он должен принять бой. Вступить в сражение без страха. Приветственно звенеть кольчугой, идя навстречу своей смерти, которая, если приглядеться, гораздо более благосклонна к его подлинной, внемирной сущности, чем жизнь, медленно и трусливо убивающая его, пока он ест, спит и идет на работу.
Читайте также
Экзистенциальная терапия: как смерть Бога помогает принять ответственность за свою жизнь и почему не стыдно быть испуганным
Бердяева не убила. Он уберегся. Он, верно, знал какое-то заклинание и умело его использовал. Возможно, суть этого заклинания была в чувстве священного долга перед Свободой. Бердяев не мог себе позволить сделать ни шагу назад. Его последний оплот, Свобода, находился вне зоны досягаемости извечного противника.
В «Войне и мире» Льва Толстого есть характерный эпизод:
«- Xa, xa, xa! — смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: — Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня? Меня — мою бессмертную душу! Xa, xa, xa!.. Xa, xa, xa!.. — смеялся он с выступившими на глаза слезами».
В пустыне мира, в юдоли плача едва ли возможен другой смех, смех по какой-либо иной причине. Только смех сквозь слезы прозрения.
И Бердяев это хорошо понимал: «Есть люди, — писал он, — которые чувствуют себя весело в пустыне. Это и есть пошлость».
Именно это тончайшее чувство мира и отличало его. Чувство, не позволявшее ему, с одной стороны, испытывать искреннюю, щенячью веселость в мире, который есть сплошь боль и ушиб, с другой — ехидно посмеиваться над ним и тыкать пальцем в его сочащиеся гноем язвы.
Нет, если Бердяев и смеялся, то только как Пьер у Толстого. Смеялся в пароксизме очистительного осознания себя недосягаемым для мира, глубоко чуждым и неподвластным ему.
Искусство быть посторонним, чутко пребывая в мире. Искусство акосмической толстовской любви, очищенной от мелочной ненависти. Искусство мироотрицания без пафосного миропорицания, которое так часто вырождается в глупое и самодовольное морализаторство.
Вот то, чем владел в совершенстве Бердяев.
Но волновало его и кое-что еще…
«Ницше возненавидел Бога, потому что одержим был той несчастной идеей, что творчество человека невозможно, если есть Бог. Ницше стоит на мировом перевале к религиозной эпохе творчества, но не в силах осознать неразрывной связи религии творчества с религией искупления и религией закона, не знает он, что религия едина и что в творчестве человека раскрывается тот же Бог, Единый и Троичный, что и в законе и в искуплении», — писал Бердяев в «Смысле творчества».
В этом отрывке он подчеркивает ненависть Ницше к Богу, но и его тоску по Богу. Ненависть как признак надорванности личности, ее духовной хилости. Тоску, снедающую изнутри. И мы хорошо помним, чем обернулось это темное чувство, захлестнувшее в какой-то момент своего носителя. Умопомрачением.
Бердяев, в отличие от Ницше, оправдывает Бога. Богу — богово, человеку — человеково. И это человеково есть Свобода.
Страшная, черноглазая, в духе Достоевского. Неси теперь свой крест, о свободный человек! Неси, пока тебя не распнут на нем! Поистине благородный, примирительный и жертвенный жест, ведь намного легче отвернуться от Бога, сделать из него смешного старика на облачке или сущего дьявола, свалив на него все беды и несчастия человеческого рода.
Но оправдывая Бога, нужно понимать, что философ оправдывает и человека. Это оправдание заключается в постановке перед человеком единственно его достойной задачи — задачи творческого подвижничества, невозможного без духовного родника Свободы.
Бердяев суров и взыскателен. Он взыскует человеческого восхождения, человеческого взросления и духовного становления. Пора человеку наконец стать человеком! Принять на себя ответственность быть тем, кем ему суждено быть.
Довольно трусливого бегства! Довольно капризов! Хватит прятаться в складках объективированного мира, за ширмой внешнего благополучия, боясь посмотреть своей свободе в глаза.
Подлинная свобода не есть бегство. Подлинная свобода — принятие своей Свободы свободной, с ее сермяжной правдой, это жизнетворчество в соответствии с ней. То, что впоследствии назовут «быть, а не казаться».
А ведь здесь, совсем рядом, на расстоянии крохотного логического шажка, и принятие своих корней, своей истории, и примирение с истерзанной национальной совестью. Здесь же — оставление попыток пришить своей самобытной культуре хвост мустанга, залезть в чужие узкие туфельки, натянуть кургузую французскую шляпку на горячую русскую голову.
Может быть интересно
Решительное экзистирование Мартина Хайдеггера: как перестать беспокоиться и начать умирать?
Иными словами, здесь — принятие себя в своей Свободе, без оглядки на других, без низведения Свободы до пресловутой свободы совести, выбора, слова — этих тоталитарных мифов современности. Здесь — истоки национального самосознания, по Бердяеву.
Свобода противоречива, антиномична. Как и Россия — «страна, ушибленная ширью», по выражению Николая Александровича. Свободе нужно учиться, ей нужно верить, ей нужно отдавать себя.
Так рушится представление о Бердяеве как о темном, лукавом философе.
Так Бердяев предстает перед нами в своем подлинном экзистенциальном великолепии, в своей неизбывной правде — в несотворенной Свободе своей.
Ведь в каждом человеке живет творец, в каждом звучит его духовная Родина.
И с каждого спросят в конце: что вы сделали со своим? Что со Своей?
Бердяев за себя ответил.
Источник