Можно ли быть нравственным не будучи свободным

Может ли неверующий человек быть нравственным?

Алек­сандр Тка­ченко

Письмо в редак­цию:

Если хри­сти­ан­ские запо­веди — это опре­де­лен­ная система нрав­ствен­ных тре­бо­ва­ний, то почему нельзя просто жить по этой системе, почему обя­за­тельно счи­та­ется, что нужно верить в Бога, ходить в цер­ковь, молиться, поститься?.. Ведь в сущ­но­сти, ничего нового в хри­сти­ан­ской нрав­ствен­но­сти нет, все это сего­дня знает любой нор­маль­ный чело­век. Когда на интер­нет-фору­мах я читаю поле­мику хри­стиан с ате­и­стами, у меня порой воз­ни­кает ощу­ще­ние, будто веру­ю­щие люди «при­ва­ти­зи­ро­вали» само поня­тие нрав­ствен­но­сти и отка­зы­вают неве­ру­ю­щим в воз­мож­но­сти сле­до­вать добру и избе­гать зла. А я знаю многих людей, кото­рые всю свою жизнь про­жили очень честно и поря­дочно, но в Бога при этом не верят. И утвер­ждать, будто атеист не может быть нрав­ствен­ным чело­ве­ком — неспра­вед­ливо.

Илья Сер­ге­е­вич, г. Торжок

***

Рож­ден­ные в СССР

Поле­ми­зи­руя с ате­и­стами, хри­сти­ане нередко при­во­дят в каче­стве аргу­мента извест­ный тезис Досто­ев­ского «Если нет Бога, значит все доз­во­лено», имея при этом в виду, что един­ствен­ный источ­ник и гарант нрав­ствен­ного пове­де­ния в чело­веке — его вера. Но это не совсем пра­виль­ное пони­ма­ние и упо­треб­ле­ние слов клас­сика.

Дело в том, что Федор Михай­ло­вич Досто­ев­ский писал свои романы в конце XIX века, когда рус­ское обще­ство еще жило в русле рели­ги­оз­ной тра­ди­ции, неотъ­ем­ле­мой частью кото­рой была нрав­ствен­ность. В те вре­мена чело­век, утра­тив­ший веру в Бога, дей­стви­тельно ока­зы­вался перед серьез­ным соблаз­ном: отвер­нув­шись от рели­гии, отме­нить для себя и все нрав­ствен­ные огра­ни­че­ния, кото­рые в этой рели­гии содер­жа­лись. Опи­сы­вая судьбу несчаст­ного Ивана Кара­ма­зова, Досто­ев­ский очень убе­ди­тельно пока­зал тра­ге­дию хри­сти­а­нина, поте­ряв­шего свою веру.

Но в жизни совре­мен­ного чело­века соот­но­ше­ние его рели­ги­оз­но­сти и нрав­ствен­но­сти выгля­дит совсем по-дру­гому. Нынеш­ний атеист в прин­ципе не может нрав­ственно дегра­ди­ро­вать из-за утраты веры в Бога по очень про­стой при­чине: у него этой веры нико­гда не было. Несколько поко­ле­ний совет­ских людей были вос­пи­таны в обще­стве, где тра­ди­ци­он­ным отно­ше­нием к рели­гии стало воин­ству­ю­щее без­бо­жие. Мысль, что «Бога нет», вби­ва­лась в созна­ние граж­да­нина СССР бук­вально с дет­са­дов­ского воз­раста. В таких усло­виях рели­гия никак не могла быть осно­вой нрав­ствен­ного пове­де­ния чело­века. И все же люди любили друг друга, созда­вали семьи, вос­пи­ты­вали детей, объ­яс­няя им, что нельзя оби­жать сла­бого, что нужно помо­гать друг другу, нельзя ломать деревце и мучить кошку. Неве­ру­ю­щие врачи само­от­вер­женно боро­лись за жизнь паци­ен­тов, а неве­ру­ю­щие мили­ци­о­неры и пожар­ные порой жерт­во­вали соб­ствен­ной жизнью ради спа­се­ния ближ­него.

В совет­ский период исто­рии нашей страны боль­шин­ство ее жите­лей не имело веры, но в нрав­ствен­ном отно­ше­нии жизнь этих неве­ру­ю­щих людей могла быть очень высо­кой. И с хри­сти­ан­ской точки зрения в этом нет ничего уди­ви­тель­ного или пара­док­саль­ного. Пре­по­доб­ный Авва Доро­фей писал: «Когда Бог сотво­рил чело­века, Он всеял в него нечто Боже­ствен­ное, как бы неко­то­рый помысл, кото­рый про­све­щает ум и пока­зы­вает ему, что доброе и что злое, — сие назы­ва­ется сове­стью, а она есть — нрав­ствен­ный закон».

Да, атеист не верит в Бога, не верит в сотво­ре­ние чело­века Богом, и, конечно же, не может верить, что нрав­ствен­ное чув­ство было вло­жено в наше есте­ство Твор­цом. Но само-то нрав­ствен­ное чув­ство из-за этого неве­рия никуда у него не дева­лось, оно суще­ствует в нем точно так же неза­ви­симо от его рели­ги­оз­ных воз­зре­ний, как, напри­мер, спо­соб­ность думать или гово­рить.

Чело­век может не верить в метеопро­гноз. Но, услы­шав по радио штор­мо­вое пре­ду­пре­жде­ние, он, скорее всего, отме­нит запла­ни­ро­ван­ную мор­скую про­гулку, невзи­рая на все свое скеп­ти­че­ское отно­ше­ние к пред­ска­за­ниям погоды. Так и совесть, подобно при­ем­нику, настро­ен­ному на нужную волну, пре­ду­пре­ждает чело­века о без­нрав­ствен­но­сти тех или иных его поступ­ков, даже если он не знает и не желает знать, откуда при­хо­дит к нему этот сигнал.

Чув­ство любви и состра­да­ния, отвра­ще­ние ко лжи, воров­ству и наси­лию, про­стое жела­ние добра другим людям — все это при­сут­ствует в каждом из нас, неза­ви­симо от наших рели­ги­оз­ных убеж­де­ний, и хри­сти­ан­ство нико­гда не утвер­ждало обрат­ного. В Новом Завете апо­стол Павел прямо гово­рит, что нрав­ствен­ный закон явля­ется свой­ством при­роды чело­века: …слава и честь и мир вся­кому, дела­ю­щему доброе… ибо когда языч­ники, не име­ю­щие закона, по при­роде закон­ное делают, то, не имея закона, они сами себе закон: они пока­зы­вают, что дело закона у них напи­сано в серд­цах, о чем сви­де­тель­ствует совесть их и мысли их, то обви­ня­ю­щие, то оправ­ды­ва­ю­щие одна другую (Рим. 2:10-15).

Хри­сти­ане назы­вают совесть гласом Божиим в душе чело­века, кото­рый сам, быть может, и не верит в Бога, но при этом, по словам апо­стола, творит добро, потому что слышит Его пове­ле­ния в соб­ствен­ной сове­сти. «Без­бож­ный» и «бес­со­вест­ный» — вовсе не сино­нимы, а нрав­ствен­ность совсем не обя­за­тельно явля­ется след­ствием рели­ги­оз­но­сти.

И слова «…если Бога нет, значит, все доз­во­лено», неосто­рожно ска­зан­ные хри­сти­а­ни­ном в адрес своих неве­ру­ю­щих роди­те­лей или просто людей, еще не при­шед­ших к вере, сего­дня вполне могут ока­заться не бла­го­че­сти­вым аргу­мен­том в споре, а самым обык­но­вен­ным хам­ством.

Но в таком случае, чем же отли­ча­ется хри­сти­ан­ская жизнь по Еван­ге­лию от нрав­ствен­но­сти неве­ру­ю­щего чело­века?

Без­нрав­ствен­ность на ост­рове

Суще­ствует извест­ный софизм: что отра­жает зер­кало, когда в него никто не смот­рит? Ответ на загадку пара­док­са­лен и прост — остав­лен­ное без при­смотра зер­кало вообще ничего не отра­жает, поскольку сам про­цесс отра­же­ния пред­по­ла­гает нали­чие:

1. объ­екта,
2. отра­жа­ю­щей поверх­но­сти,
3. субъ­екта, вос­при­ни­ма­ю­щего это отра­же­ние.

С нрав­ствен­но­стью дело обстоит очень похо­жим обра­зом — пове­де­ние чело­века может быть нрав­ствен­ным или без­нрав­ствен­ным лишь по отно­ше­нию к кому-либо. Для нрав­ствен­ной оценки чело­ве­че­ских поступ­ков нужен кто-то, кто может дать им такую оценку со сто­роны. Имея в виду этот факт, отли­чие между ате­и­сти­че­ской и хри­сти­ан­ской мора­лью уви­деть совсем нетрудно.

Пред­по­ло­жим, в резуль­тате кораб­ле­кру­ше­ния чело­век ока­зался выбро­шен на необи­та­е­мый остров, где кроме него нет ни одной живой души. Может ли он в таких усло­виях совер­шить без­нрав­ствен­ный посту­пок? В прин­ципе — да, может, но при одном непре­мен­ном усло­вии: для этого он обя­за­тельно должен быть веру­ю­щим чело­ве­ком. Странно звучит? Но ведь веру­ю­щий всегда осо­знает себя в при­сут­ствии Божием, сле­до­ва­тельно, даже полное оди­но­че­ство вовсе не осво­бож­дает его от нрав­ствен­ных обя­зан­но­стей перед Богом, кото­рые он может соблю­дать или нару­шить. Он может, напри­мер, радо­ваться своему спа­се­нию и бла­го­да­рить за него Бога. А может, напро­тив, — разу­ве­риться в том, что Бог любит его, впасть в уныние, окон­ча­тельно отча­яться и даже покон­чить с собой.

А вот для ате­и­ста в подоб­ной ситу­а­ции без­нрав­ствен­ное пове­де­ние ока­жется попро­сту невоз­мож­ным, поскольку само поня­тие нрав­ствен­но­сти при отсут­ствии отно­ше­ний с дру­гими людьми теряет для него всякое осно­ва­ние.

Пример с необи­та­е­мым ост­ро­вом, конечно же, всего лишь — алле­го­рия. Но разве в нашей повсе­днев­ной жизни все мы — и ате­и­сты, и хри­сти­ане — не ока­зы­ва­емся то и дело в ситу­а­циях, когда нрав­ствен­ную оценку нашим поступ­кам дать просто некому? И там, где хри­сти­а­нин знает, что любое его дви­же­ние видит Гос­подь, неве­ру­ю­щий чело­век может счи­тать себя абсо­лютно сво­бод­ным от чьего-либо взгляда и кон­троля. Что же может послу­жить осно­ва­нием для нрав­ствен­ного выбора ате­и­ста в ситу­а­ции, когда он совер­шенно точно знает, что никто и нико­гда, ни при каких обсто­я­тель­ствах не узнает о его поступке?

Соста­ви­тель зна­ме­ни­того «Тол­ко­вого сло­варя живого вели­ко­рус­ского языка» Вла­ди­мир Даль писал: «Хри­сти­ан­ская вера заклю­чает в себе пра­вила самой высо­кой нрав­ствен­но­сти. Нрав­ствен­ность веры нашей выше нрав­ствен­но­сти граж­дан­ской: вторая тре­бует только стро­гого испол­не­ния зако­нов, первая же ставит судьею совесть и Бога».

Конечно же, и неве­ру­ю­щий чело­век может, как уже было напи­сано ранее, сле­до­вать голосу соб­ствен­ной сове­сти. Но если совесть вос­при­ни­ма­ется им как одно из дви­же­ний его соб­ствен­ной пси­хики, то почему бы ему просто не научиться управ­лять ею в соот­вет­ствии со своими нуж­дами?

А вот если он все же счи­тает, что перед соб­ствен­ной сове­стью у него есть некие мораль­ные обя­за­тель­ства, значит, он уже пред­по­ла­гает, пускай и неосо­знанно, нали­чие внеш­него по отно­ше­нию к себе источ­ника нрав­ствен­ной оценки своих поступ­ков. От такого пони­ма­ния сове­сти до веры в Бога дистан­ция совсем неболь­шая, и многие веру­ю­щие люди пришли ко Христу именно по этому пути.

Замах и удар

Боль­шин­ство нрав­ствен­ных систем, в конеч­ном счете, сво­дятся к так назы­ва­е­мому золо­тому пра­вилу этики: не делай другим того, чего не жела­ешь себе. И если чело­век не уби­вает, не ворует, не изме­няет жене и не про­пи­вает зар­плату, то его образ жизни с доста­точ­ным осно­ва­нием можно счи­тать нрав­ствен­ным, поскольку нрав­ствен­ность опре­де­ля­ется исклю­чи­тельно через дей­ствия. Ведь нельзя же упрек­нуть кого-либо в без­нрав­ствен­но­сти за нехо­ро­шие мысли, жела­ния или чув­ства, кото­рые он никак не выра­жает. Но, ока­зы­ва­ется, именно этот, неви­ди­мый для посто­рон­них глаз пласт чело­ве­че­ского бытия хри­сти­ане как раз и при­званы воз­де­лы­вать в себе прежде всего — потому что любой без­нрав­ствен­ный посту­пок сна­чала созре­вает в чело­ве­че­ской душе. Еван­ге­лие прямо сви­де­тель­ствует об этом сло­вами Христа: Ибо извнутрь, из сердца чело­ве­че­ского, исхо­дят злые помыслы, пре­лю­бо­де­я­ния, любо­де­я­ния, убий­ства, кражи, лихо­им­ство, злоба, ковар­ство, непо­треб­ство, завист­ли­вое око, бого­хуль­ство, гор­дость, безум­ство, — все это зло извнутрь исхо­дит и осквер­няет чело­века (Мк. 7:21-23).

Удару пред­ше­ствует замах, злому делу — соот­вет­ству­ю­щее устро­е­ние сердца. И если не оста­но­вить в себе зло на этом, внут­рен­нем этапе, оно может вырваться наружу уже в виде без­нрав­ствен­ного поступка или пре­ступ­ле­ния. А может и не вырваться, но самому чело­веку от этого не станет намного легче, ибо не всякое зло направ­лено вовне, на других людей. Ну, к при­меру, какая беда окру­жа­ю­щим от чьей-то зави­сти? Они могут и не знать о ней вовсе, а вот сам этот несчаст­ный завист­ник просто зеле­неет от одних только мыслей о чужом пре­успе­я­нии и мед­ленно уби­вает себя соб­ствен­ной зави­стью. То же самое можно ска­зать о гор­до­сти или об унынии. Уны­ва­ю­щего или гор­дого чело­века вряд ли воз­можно назвать без­нрав­ствен­ным, поскольку он не при­но­сит вреда никому, кроме себя самого. Но, с хри­сти­ан­ской точки зрения, уныние и гор­дость — самые тяже­лые грехи, потому что именно они отни­мают у чело­века саму воз­мож­ность обра­титься к Богу за исце­ле­нием.

Нетрудно заме­тить, что ни о какой нрав­ствен­но­сти речь в этих слу­чаях не идет. Все это отно­сится уже совсем к другой обла­сти нашего бытия — к сфере дей­ствия чело­ве­че­ского духа, к духов­но­сти.

Отли­чие одного от дру­гого хорошо пояс­няют слова Христа, обра­щен­ные к уче­ни­кам: Вы слы­шали, что ска­зано древним: не пре­лю­бо­дей­ствуй. А Я говорю вам, что всякий, кто смот­рит на жен­щину с вожде­ле­нием, уже пре­лю­бо­дей­ство­вал с нею в сердце своем (Мф. 5:27-28).

Оче­видно, что пре­лю­бо­де­я­ние (супру­же­ская измена) — посту­пок, кото­рому можно дать соот­вет­ству­ю­щую оценку в кате­го­риях нрав­ствен­но­сти. Но чело­век может вести и вполне бла­го­при­стой­ный образ жизни, а вот в мыслях своих пре­да­ваться самым раз­но­об­раз­ным видам раз­врата. И в этом случае ника­ких обви­не­ний в без­нрав­ствен­но­сти предъ­явить ему уже невоз­можно, ведь он не делает ничего пло­хого, а чужая душа, как известно, — потемки. Тем не менее, с точки зрения хри­сти­ан­ской духов­но­сти, такой чело­век нахо­дится в гибель­ном состо­я­нии, и даже самое без­упреч­ное в нрав­ствен­ном отно­ше­нии пове­де­ние не при­не­сет ему ника­кой пользы, если он не наве­дет поря­док в своей душе и не пре­кра­тит свои похаб­ные меди­та­ции.

Злые мысли кале­чат чело­ве­че­ское сердце так же, как и злые поступки, а то, что оста­ется неви­ди­мым для людей, невоз­можно скрыть от Бога. Поэтому хри­сти­ан­ство при­зы­вает людей не просто к изме­не­нию пове­де­ния, а прежде всего — к пере­мене ума и сердца, к изме­не­нию направ­ле­ния мыслей, чувств и жела­ний. В хри­сти­ан­ской аске­тике такая пере­мена назы­ва­ется пока­я­нием, а путь к нему лежит только через испол­не­ние запо­ве­дей.

Зачем нужны брил­ли­анты

Ква­ли­фи­ци­ро­ван­ный сте­коль­щик может каче­ственно резать стекло брил­ли­ан­том, поскольку огра­нен­ный алмаз вполне при­го­ден и для этой цели. Правда, исполь­зо­вать дра­го­цен­ный камень как про­стой стек­ло­рез, по мень­шей мере, — без­рас­судно.

Но еще без­рас­суд­нее счи­тать хри­сти­ан­ство всего лишь сводом нрав­ствен­ных норм и правил. Нет, конечно, можно рас­суж­дать и так. Эти­че­ский кодекс, постро­ен­ный на осно­ва­нии еван­гель­ских запо­ве­дей, рабо­тает не хуже любой другой нрав­ствен­ной системы. Но ведь и брил­ли­ант режет стекло не хуже стек­ло­реза…

Нрав­ствен­ная жизнь неве­ру­ю­щего чело­века не лучше и не хуже хри­сти­ан­ской жизни по Еван­ге­лию. Просто у них совер­шенно разные цели и задачи, отли­ча­ю­щи­еся друг от друга до такой сте­пени, что любое их сопо­став­ле­ние попро­сту теряет смысл.

Дело в том, что нрав­ствен­ность упо­ря­до­чи­вает отно­ше­ния между людьми, а хри­сти­ан­ство — при­во­дит чело­века к Богу. И если запо­веди Еван­ге­лия могут регу­ли­ро­вать обще­ствен­ные отно­ше­ния (о чем сви­де­тель­ствует вся исто­рия хри­сти­ан­ской циви­ли­за­ции), то ника­кая, даже самая высо­кая нрав­ствен­ность не сможет при­ве­сти ко Христу чело­века, кото­рый пол­но­стью удо­вле­тво­рен своей пра­вед­но­стью. И в самом деле — зачем врач здо­ро­вому? Зачем Спа­си­тель тому, кто не поги­бает?

У хри­стиан жизнь по запо­ве­дям имеет прин­ци­пи­ально иной смысл. По слову пре­по­доб­ного Симеона Нового Бого­слова, тща­тель­ное испол­не­ние запо­ве­дей Хри­сто­вых научает чело­века его немощи. А свя­ти­тель Игна­тий Брян­ча­ни­нов опи­сы­вает в своих трудах оценку хри­сти­ан­скими подвиж­ни­ками своих подви­гов и доб­ро­де­те­лей сле­ду­ю­щим обра­зом: «Подвиж­ник, только что начнет испол­нять их, как и увидит, что испол­няет их весьма недо­ста­точно, нечи­сто… Уси­лен­ная дея­тель­ность по Еван­ге­лию яснее и яснее откры­вает ему недо­ста­точ­ность его добрых дел, мно­же­ство его укло­не­ний и побуж­де­ний, несчаст­ное состо­я­ние его пад­шего есте­ства… Испол­не­ние им запо­ве­дей он при­знает иска­же­нием и осквер­не­нием их». «Поэтому святые омы­вали свои доб­ро­де­тели, как бы грехи, пото­ками слез».

Таким обра­зом, правда и доб­ро­де­тели ате­и­стов и хри­стиан, несмотря на внеш­нее сход­ство, в духов­ном смысле ока­зы­ва­ются не вза­и­мо­до­пол­ня­ю­щими друг друга, а вза­и­мо­ис­клю­ча­ю­щими: первые пре­воз­но­сят чело­века в своих глазах, ослеп­ляют его и тем — «отни­мают» у него Христа, а вторые, напро­тив, откры­вают чело­веку его падшую при­роду, сми­ряют его и при­во­дят ко Христу.

Един­ствен­ное досто­я­ние

Одна и та же дорога, в зави­си­мо­сти от выбран­ного направ­ле­ния, может вести в про­ти­во­по­лож­ные сто­роны.

Самая страш­ная беда неве­ру­ю­щего чело­века — в том, что он не осо­знает всей ущерб­но­сти и недо­ста­точ­но­сти своего суще­ство­ва­ния без Бога. И чем более нрав­ствен­ной будет жизнь такого чело­века, тем силь­нее будет он утвер­ждаться во мнении, что Хри­стос ему не нужен. О том, что про­ис­хо­дит у него в душе, он, как пра­вило, даже не заду­мы­ва­ется, а если и заду­мы­ва­ется, то без Еван­ге­лия просто не может дать своему духов­ному состо­я­нию пра­виль­ную оценку. А ведь именно духов­ное устро­е­ние оста­ется для чело­века самой глав­ной и неотъ­ем­ле­мой цен­но­стью даже тогда, когда его нрав­ствен­ность и все прочие досто­ин­ства уже не будет иметь для него реши­тельно ника­кого зна­че­ния.

Пред­по­ло­жим, у чело­века слу­чился инсульт. Он пол­но­стью пара­ли­зо­ван, не может совер­шать абсо­лютно ника­ких дви­же­ний, и даже спо­соб­ность гово­рить его оста­вила. Одно лишь созна­ние рабо­тает у него так же ясно, как и до болезни, теперь он может только думать. Можно ли оха­рак­те­ри­зо­вать его жизнь в нрав­ствен­ных кате­го­риях? Ну, конечно же, нет. В таком тра­ги­че­ском поло­же­нии чело­век совер­шенно лишен воз­мож­но­сти совер­шать как нрав­ствен­ные, так и без­нрав­ствен­ные поступки.

А вот духов­ная его жизнь про­дол­жа­ется. И в этой обла­сти своего бытия он по-преж­нему оста­ется дея­тель­ным и сво­бод­ным в выборе. Он может, напри­мер, воз­не­на­ви­деть весь мир, про­кли­ная всех людей на Земле просто за то, что они здо­ровы и могут ходить, сме­яться и раз­го­ва­ри­вать друг с другом.

Но так же он может испы­ты­вать любовь и бла­го­дар­ность к родным, кото­рые за ним уха­жи­вают, при­зна­тель­ность к врачам, облег­ча­ю­щим его стра­да­ния… А еще он может молиться за них, про­сить для них у Гос­пода всего самого луч­шего. Может всю свою жизнь разо­брать в памяти по дням и уви­деть в ней то, что долгие годы оста­ва­лось неза­ме­чен­ным за житей­ской суетой и повсе­днев­ными забо­тами — уви­деть Божию любовь к нему и свое без­раз­ли­чие к этой любви. И если это слу­чится, тогда он от всего сердца может ска­зать Богу: прости меня…

Полный пара­лич, конечно, — экс­тре­маль­ная ситу­а­ция. Но все мы, и веру­ю­щие, и ате­и­сты, в своей внут­рен­ней, духов­ной жизни еже­дневно ведем себя точно так же — любим или нена­ви­дим, бла­го­слов­ляем или про­кли­наем, молимся или услаж­даем себя непри­стой­ными помыс­лами… И все мы, кто — раньше, кто — позже, но неиз­бежно ока­жемся в ситу­а­ции гораздо более тра­гич­ной и страш­ной, чем самый без­на­деж­ный пара­лич: мы все когда-нибудь умрем. Вот тогда любые нрав­ствен­ные кате­го­рии станут для нас такой же бес­по­лез­ной вещью, как богат­ство или слава, а глав­ным и един­ствен­ным нашим досто­я­нием ока­жется то устро­е­ние духа, кото­рое мы при­об­рели за время своего зем­ного стран­ствия.

Хри­сти­ане ни в коем случае не счи­тают себя нрав­ствен­нее неве­ру­ю­щих, они просто осо­знанно гото­вят свою душу к Веч­но­сти, не дожи­да­ясь пара­лича или смерти. Оценку соб­ствен­ной нрав­ствен­но­сти они остав­ляют на суд люд­ской, а сердце свое гото­вят к суду Божи­ему, ибо чело­век смот­рит на лице, а Гос­подь смот­рит на сердце (1Цар. 16:7).

журнал «Фома»

Источник