Можно ли было заменить перестройку другими реформами
perestroika
Перестройка: был ли другой путь реформ?
Перестройка и последовавшие за ней ельцинские реформы были, по образному выражению, «реваншем Февраля над Октябрём».
Многие западно-ориентированные деятели позднесоветского времени сожалели, что исторический опыт либеральной, «подлинно свободной» России продлился тогда слишком недолго — со 2 марта по 25 октября (ст.ст.) 1917.
В 1990-е «реванш феврализма» состоялся, и мы все воочию увидели, «что было бы тогда, если бы…» Получилось ненамного лучше — если тогда великая страна была полностью разрушена за 7 месяцев, теперь разрушение заняло несколько лет, и было всё-таки не столь катастрофичным.
Неописуемая наглость либерального мышления объявляет самоё себя безпрецедентным, неизмеримо более великим, чем всё предшествующее, явлением, неким «солнцем истины», перед которым вся предшествующая человеческая история предстаёт сплошными «тёмными веками».
«Наше дыхание свято, мы движемся всех любя. Ну дай нам немного сил, Господи, — мы всё подомнём под себя!.. Козлы.» (БГ)
И в этом они по сути являются близнецами-братьями с большевиками, которые тоже считали себя «воплощеньем вековечной мечты» человечества, наконец-то найденной формулой абсолютного всеобщего счастья. В православии такое духовное состояние называется «прелесть» и считается тяжелейшим духовным недугом — когда человек вдруг начинает считать свои мысли высшим, безспорным откровением, полностью утрачивает критический взгляд на себя, становится жестко нетерпим к любой внешней критике…
Да, у России-СССР был шанс провести реформы с гораздо более положительным результатом для всех граждан, обойтись без больших потрясений — если бы мы не перешли из одной прелести в другую, из прелести большевизма в прелесть либерализма, — а трезво вспомнили всю историю России, и вернулись бы не к «богоборческому беснованию» февраля 1917, а ко всей 1000-летней Руси.
Почему мы считаем, что наши предки, веками поддерживавшие и развивавшие одно из величайших государств мировой истории, — были идиотами, «лаптями щи хлебали»? Потому что нам об этом рассказали разные Джоны, Фрицы и Жаны? Почему вообще мы должны слушать их, а не наших прадедов? Потому что Джон очень ловко меняет шило на мыло, извлекая из этой операции 1000-процентную прибыль?
Да, в 1980-е широкие массы советских людей были «непугаными идиотами», которым запрещено было знать что-либо, кроме ленинской идеологии, сводившейся к нескольким десяткам пустых пропагандистских фраз. Это было одно из самых примитивных учений в мировой истории, назвать которое философской системой просто язык не повернётся. На этом фоне разные Джоны действительно выглядели великими мудрецами, а Кашпировский с Чумаком — пророками и чудотворцами.
Вот поэтому-то идеологическую реформу нужно было начинать медленно и постепенно, в первую очередь предлагая наиболее качественную пищу, — старых и лучших эмигрантских русских мыслителей. Долго голодавшему человеку нельзя сразу дать объестся, особенно тяжёлой малополезной пищей, типа колбасы, тортов и газировки. Ему нужно дать немного хлеба, настоящего, а не из «кубиков», бульона, чистой воды…
Даже США не возникли на совершенно пустом месте — они были созданы на заморских территориях Великобритании, английскими подданными, имевшими определённый, сформированный веками государственного развития, менталитет. В гораздо большей степени это относится к СССР, который был создан не только теми же людьми, но и непосредственно на территории Российской Империи.
«Вспомнить всё» — вот что должно было стать первым действием перестройки. И определённые движения в этом направлении были, как например широкое празднование 1000-летия Крещения Руси в 1988 г., с фактической отменой государственного атеизма. Но было и другое — разгром Андроповым «русской партии» на рубеже 1980-х, целенаправленное шельмование русских патриотов как «фашистов» и «мракобесов»…
Вторым важнейшим направлением первоочередных действий должно было стать разрешение частного предпринимательства в потребительских секторах, которое могло быть подано как «новый НЭП», чтобы на первых порах «не колебать устои». Дефицит одежды, мяса и многих других повседневных товаров был самым уязвимым местом советской системы — нужно было дать людям возможность самим организовать производство в этих «маловажных» для Госплана секторах рынка.
Вместо этого было как будто специально сделано всё возможное для дестабилизации финансовой системы СССР: выбиты из бюджета водочные доходы (до 20 млрд. руб. в год), проходили мимо бюджета огромные средства, получаемые фарцовщиками за нелегальную продажу импортных товаров (по некоторым данным, на джинсах и прочей «фирме» теневики заработали до 80 млрд. руб.), также вне бюджета находились доходы «цеховиков» (подпольное производство ширпотреба). В перестройку же начался рост заработной платы при отсутствии увеличения производства и фиксированных ценах, что создало тотальный дефицит и огромную денежную массу, всё более нависавшую над рынком.
Нужно же было, наоборот, дать возможность увеличить производство товаров, привлекая для этого средства самих же граждан. Если у вас дефицит, т.е. денег больше чем товаров — нужно создавать новые рынки: рынок средств производства для мелких предприятий (пошивочные и т.п.), индивидуальное строительство (резко расширить сектор кооперативного строительства — на рубеже 1980-х очередь на право постройки жилья за свои деньги доходила до 10 и более лет!); в дальнейшем, чтобы связать излишнюю денежную массу, можно было начать платную приватизацию государственного жилья, дачных участков, земельных долей в колхозах…
Всё это позволило бы обойтись без обвального повышения цен 1992 г. и чудовищного ограбления населения обезценением вкладов в Сбербанке.
Легализация цеховиков и их рост создали бы конкуренцию государственной промышленности «группы Б» (производство товаров потребления) — их пришлось бы переводить на рыночные рельсы, путём акционирования.
В последующем можно было бы начать акционирование и крупнейших предприятий, на первом этапе сохраняя их контрольные пакеты у государства, а остальные акции продавая гражданам — по льготным ценам работникам и подороже всем остальным.
Но что несомненно — все наиболее важные производства должны были остаться в госсобственности, в особенности же должна была остаться государственной (при этом значительно расширив свои функции) банковская система.
В 1986 г. цена на нефть упала до 10 долл. за баррель. В то же время СССР была остро необходима валюта для импорта дефицитных товаров. Что можно было сделать в этих условиях?
Ответ напрашивается сам собой: пустить фирмы, производящие наиболее востребованные товары, в страну для создания своих производств на территории СССР! Такой опыт уже был — в конце 1960-х был постоен ВАЗ по проекту FIAT, с 1970-х компания «Пепсико» производила свой напиток в Москве и Сочи.
Компании для постройки заводов использовали бы свои доллары для завоза оборудования, и продавали бы доллары государству для получения рублей на оплату строителей и материалов внутри СССР — это пополнило бы валютные резервы страны. В дальнейшем они, продавая свою продукцию за рубли, покупали бы в Госбанке на них доллары для возвращения прибыли в головную компанию, и таким образом оказывались бы заинтересованными в поддержании стабильного курса рубля относительно доллара. А наличие «фирменных» товаров внутри страны резко снизило бы нелегальный оборот фарцовщиков и сбило бы цену доллара на «чёрном рынке».
Другой вариант — приобретение лицензий на выпуск фирменных товаров на отечественных предприятиях.
И лишь в последнюю очередь, после возвращения своих мировоззренческих корней и укрепления экономики, нужно было подумать о реформировании политической системы. И в этом вопросе опять-таки нужно было в первую очередь вспомнить о своих корнях, а не смотреть снизу вверх на Запад.
В России была многовековая система самоуправления — земство. Приближение Советов к форме Земств, с реальной передачей им управления сначала на местном уровне — дало бы определённый политический опыт широким слоям населения.
Трезвое рассмотрение результатов господства в мире знаменитой «четырёххвостки» (всеобщие равные тайные прямые выборы) выявляет её существенные недостатки, в первую очередь манипулируемость недостаточно компетентной массы. Действительно компетентный выбор человек может сделать только в пределах своих прямых интересов — на территории, где живёт, и в той сфере, где трудится. По этим принципам, иерархически, и должна строиться представительная система.
Граждане непосредственно избирают только низовые органы власти, охватывающие максимум 50-100 тыс. жителей (т.е. сельские районы, небольшие города и городские районы в больших городах). Районные Земства (Думы, Советы) избирают региональных депутатов, а областные — всероссийский Земский Собор (Совет).
Партий же не должно быть вообще, сама их идея порочна в принципе, поскольку подобна сектантству, — выстраивание образа страны на основе того или иного набора идеологических клише, а не реальности.
Но могла ли бы КПСС вот так уничтожить самоё себя?
А чем на самом деле она была в СССР? Уж конечно не партией в западном понимании этого термина. Это был правящий класс, вертикаль власти. На первом этапе это просто следовало узаконить.
Т.е. переименовать обкомы и райкомы в Правительства областей и Администрации районов, с поглощением функций и аппарата соответствующих исполкомов. В дальнейшем, по мере становления Земств, должно было бы установиться правило «двух ключей», т.е. назначение главы администрации (мэра) совместно вышестоящим губернатором и местным Земством, возможно, с обоюдным правом выдвижения кандидатов.
Если отбросить всякую демагогию, то суть хорошей власти сводится к следующему:
— поддержание управляемости и устойчивости страны как целого;
— оперативное и эффективное разрешение проблем на местах.
В силу имманентно присущего всем людям эгоизма, эти задачи зачастую входят в противоречие, порой непримиримое. В результате исторический опыт показывает нам «качели» — разброс вариантов решения этой задачи «баланса эгоизмов» от супержесткой вертикали (авторитаризм и в пределе тоталитаризм) — до конфедерации областей при номинальном, лишённом реальной власти центральном правителе или вовсе распад на удельные княжества.
Оптимальный баланс каждый народ находит в соответствии со своим менталитетом. Для русских приоритет единого устойчивого государства всегда был высок, а периоды регионализации заканчивались полным крахом государственности (феодальная раздробленность и монгольское иго, Смута, гражданская война).
Единство страны как целого обезпечивает исполнительная вертикаль, которая может заканчиваться губернатором или доходить до мэров.
Местные интересы должны отстаивать избранные людьми представители — депутаты.
Очевидно, что если приоритет — страна как целое, то «первый ключ» должен быть у исполнительной вертикали. Депутаты же должны давать мэру и губернатору детальную «живую» картину того, что происходит на территории, каковы самые большие проблемы, и настаивать на их решении.
Другой вопрос власти гораздо более важен: деньги. Какой смысл иметь огромные полномочия, если нет материальных возможностей их осуществить?
В этом основная проблема местного самоуправления современной России: полномочия не обезпечены финансами, бюджеты и районов, и областей чуть не на половину (а то и больше) состоят из дотаций вышестоящих бюджетов. Это делает разделение полномочий фикцией. Либо сразу оставьте на территории необходимые средства, либо заберите себе выполнение функций, которые вы фактически сами и финансируете.
При всей казалось бы супержесткой централизации система власти в СССР имела вполне реальный «отклик снизу»: люди имели возможность поставить перед властью вопрос о своих проблемах и добиться их решения — пусть это и сводилось во многом к «выбиванию» средств из центра, как и сейчас.
Итак, резюмируем всё вышесказанное — что же надо было сделать, чтобы перестройка оказалась действительно эффективной, т.е. привела бы к укреплению государства и улучшению жизни людей, — и что реально было сделано:
| Что было нужно | Что сделали |
| Постепенно возвращаться к своим корням — к тысячелетнему духовному и хозяйственному опыту России. | Сначала пытались удержать социалистические догмы, потом вывалили на неподготовленные массы все скопом западные учения, включая самые деструктивные. |
| Ликвидировать дефицит товаров путём допущения частного предпринимательства (в лёгкой промышленности, сельском хозяйстве) и создания предприятий западных фирм на территории СССР. | Фактически отдали эту сферу на откуп теневикам. |
| Расширять сферы возможного приложения сбережений населения (индивидуальное строительство, приватизация жилья и земли, продажа акций). | Рынок не расширили, а зарплаты подняли, в результате дефицит резко усилился. |
| Трансформировать КПСС в исполнительную вертикаль. | Фактически бывшая партноменклатура стала новым правящим классом. |
| Постепенно, по мере насыщения товарами и возникновения конкуренции, приватизировать предприятия «группы Б» и розничную торговлю. | Тотальный дефицит привел к превращению почти всей торговли в теневую (блат, спекуляция). |
А теперь сделаем небольшое отступление в предшествующую Перестройке эпоху, когда мы имели несравненно больше возможностей и бездарно их упустили.
В 1971 г. США отказались погашать доллары золотом, в 1973 г. цены на нефть взлетели в несколько раз. В этот момент мы просто тупо начали наращивать экспорт нефти, сбивая её цену, продавая её своим противникам — странам НАТО (тем самым усиливая их), а полученную валюту тратя на закупку ширпотреба.
Вместо этого нужно было жёстко поставить вопрос о том, что если мы и будем продавать нефть, то только за золото, а не за бумажные доллары. Или, в крайнем случае, в обмен на высокотехнологичное оборудование — как это делалось в 1930-е, когда нам поставлялись целые машиностроительные заводы.
В результате мы:
1. Не оказались бы на «нефтяной игле» и не проели бы тупо нефтедоллары.
2. Обезпечили бы своих граждан широким ассортиментом качественных товаров, произведённых внутри страны (на западном оборудовании или/и по западным лицензиям).
3. Резко ослабили бы доллар недоверием к нему, что привело бы к ослаблению США и позволило бы нам не тратить астрономические суммы на гонку вооружений. А в более отдалённой перспективе — это не дало бы США создать грандиозный пузырь «плохих активов», и не произошло бы нынешнего финансового кризиса.
Последующая трансформация системы по вышеприведённому сценарию позволила бы обновить Россию в гораздо более благоприятных условиях и на более высоком уровне, чем это было возможно в 1980-х, и несопоставимо благоприятнее сегодняшних.
Т.е. именно 1971-73 гг. были тем переломным моментом, когда мы упустили своё будущее и пришли к краху начала 1990-х.
Вот данные из книги И.Калабекова «Российские реформы в цифрах и фактах»:
В 1970 г. машины и оборудование составляли 21,5% экспорта СССР, а топливо и металлы — 35,2%. Это параметры индустриальной страны с сильным сырьевым сектором.
В 1985 г. эти значения стали 14% и 60% соответственно. Произошел по сути откат от индустрии к производству сырья, шаг назад в промышленном развитии.
В 1995 г. стало 10% и 69%. Реформы разрушили высокотехнологичные секторы, сырьевой стал доминирующим.
Наконец, в 2007 г. значения стали 5,6% и 81%. Такую структуру экспорта имеют слаборазвитые сырьевые страны.
Вывод однозначен: деградация страны, начавшаяся в «застой» 1970-х (с момента, когда мы «сели на трубу»), ускорившаяся в перестройку, достигшая грандиозных масштабов в «эпоху реформ», — продолжена путинским «неозастоем».
Роман Кащеев
Источник
Перестройка была неизбежной?
Изменить размер шрифта Была ли неизбежна перестройка в конце 80-х годов, или страна могла начать развиваться по другому пути? Что это, революция или эволюция? На эти и другие вопросы ответили доктор исторических наук и общественный деятель Александр Шубин и писатель-документалист Олег Мороз в ходе организованной Фондом Егора Гайдара и Вольным историческим обществом дискуссии «Перестройка. Победа или поражение?» Вел беседу журналист и историк Николай Сванидзе. «Лента.ру» записала основные тезисы выступлений ее участников. Александр Шубин: У перестройки был определенный проект, и он, конечно, потерпел поражение. В чем этот проект состоял? СССР представлял собой городское индустриальное общество, способное двигаться дальше, что мы видим сейчас на примере западных стран. Они, конечно, основаны на капиталистической модели, но ведь их общество городское, индустриальное, и в них удалось выработать ряд идей по усилению стимулирования экономики. Наш социум был среднеразвитым, мы не шли впереди планеты всей, но следовали по общему пути и уперлись на нем в некий барьер, который можно либо взломать с помощью революции, либо перелезть. В него также можно уткнуться и начать метаться. Идеи перестройки вырабатывались уже при Андропове, они буквально витали в воздухе. Тот же Григорий Романов и даже Егор Лигачев, ставший впоследствии символом реакции, — все они потом говорили, что выступали за материальное стимулирование и прочие замечательные вещи, которые теперь многие ругают. Тогда был выдвинут проект демократического социализма, нечто среднее между Швецией и Швейцарией. Предполагалось преобразовать СССР в социальное государство, но с рыночной экономикой, государственным регулированием и самоуправлением. Мы знаем, что это не получилось, и в этом отношении перестройка потерпела поражение. Шведская модель может возникнуть только при исчерпании возможностей капитализма. Шведы начали свои реформы в период Великой депрессии, когда капитализм дал колоссальный сбой. СССР перегнул с развитием того, что на Западе называют социальным государством и государственным регулированием экономики. Советскому Союзу для преодоления этого барьера необходимо было двигаться в противоположном направлении, ослаблять эти узлы, потому что завинчивать гайки дальше было некуда. Крестьянства, которое можно ограбить, не осталось, даже в деревне крестьяне просто превращались в рабочих, а городское население поди ограбь, оно же начнет саботировать и разваливать промышленность. Поэтому другого выхода, кроме перестройки, просто не было. Для дальнейшего движения существовал только один ресурс — креативность. Его генерируют средние слои населения, и они должны быть заинтересованы в том, чтобы создавать новые технологии, причем сетевого типа. Например, Кремниевая долина начала развиваться не благодаря решению Партии и правительства, а потому что назрела такая социальная ситуация. Почему же перестройка потерпела поражение? Можно сказать, что проект был утопическим. Но ведь у шведов как-то все получилось, и у швейцарцев тоже. Есть другая точка зрения: это была революция, а революции иногда терпят поражение. Сначала эта революция развивалась примерно как в бурные 60-е на Западе, с тем же набором идей, с самоуправлением, гражданским обществом и движущими силами. Эти силы сейчас стало модно называть креативным классом, а в СССР их просто называли интеллигенцией. В общем, это была, прежде всего, революция интеллигенции. Но интеллигенция была движущей силой и на Западе в 60-е, и у нас. У них из этого что-то вышло, а у нас — нет, и в результате мы перешли на другой путь революции, связанный с копированием форм западного общества (что было больше характерно для постперестроечного периода). Хорошо это или плохо? Уже во время перестройки говорили, что если мы пойдем этим путем, то придем не на Запад, а в общество третьего мира. Я думаю, многим людям такая идея нравится, но это уже другой проект, другая история. Все это было возможно и без Горбачева, потому что очень широкие круги интеллигенции и номенклатуры уже были заражены этими идеями. Олег Мороз: Был ли у России другой путь в конце 1980-х годов? Был — либо закручивание гаек, либо демократизация, поскольку экономика падала, а в СССР в таких случаях привыкли закручивать гайки, чтобы подавлялся протест. Примерно в такой же ситуации находимся мы сейчас, и наш руководитель избрал недемократический путь. Перестройка была невозможна без Горбачева, и я считаю, что ее начало было достаточно случайным явлением. Андропов поручил реформы двум людям — Горбачеву и Рыжкову. Если вы представляете себе, кто такой Рыжков, то поймете, мог ли он заменить Горбачева и какие реформы бы проводил. Вообще, в России почти всегда все зависит от одного человека, а мы с вами можем только ушами хлопать и смотреть, иногда поддерживая, иногда робко протестуя. Отношение к событиям перестройки постоянно меняется. Этот процесс, конечно, политический, потому что у нас официальная история является частью пропаганды. Если начальник говорит, что надо гордиться своей историей, то официальные историки берут под козырек и начинают гордиться. Гордиться можно и уголовником Иваном IV, и коммуно-фашистами Сталиным и Лениным. Раз приказали, надо гордиться. У СССР, начиная с момента его создания, не было никаких шансов на жизнь. Он представлял собой искусственное, нежизнеспособное создание, что было ясно как за рубежом, так и кое-кому в самой России. Перестройка, на мой взгляд, была первым этапом великой антикоммунистической революции. Это самое светлое время в истории XX века, а, может быть, и в истории всей России. У перестройки было два этапа: Горбачев и Ельцин. Эпоха Горбачева-Ельцина стала революцией, которая привела к смене общественного строя. Был социализм, стал капитализм. Горбачев пытался что-то делать, но не понимал, что именно. Все разговоры о новом мышлении и создании социализма с человеческим лицом не вели ни к какому результату, пока не возник Ельцин, и он, кстати, тоже появился благодаря перестройке. Без Ельцина не было бы второго этапа этой революции. Поэтому 90-е годы являются продолжением перестройки. Ее автор Горбачев считает, что это поражение, что Ельцин и Гайдар все сломали, мол, мы бы постепенно делали эти экономические реформы, которые они начали осуществлять слишком быстро, и все прошло бы тихо, мирно и безболезненно. Но это очень наивный взгляд — кто бы ему дал необходимые, по его мнению, 30 лет? Продолжение перестройки было сохранением тех реформ, того движения к свободе, которое начал Горбачев. Все это было продолжено, за исключением одного: он не знал, что делать с экономикой. В начале перестройки экономика падала, не могла расти. Как только Горбачев объявил гласность, свободу и прочее, все начали разбегаться в разные стороны, нарушилась экономическая дисциплина. Единственный шанс ему дали Явлинский и команда с их программой «500 дней». Он тогда очень обрадовался, что, наконец, начинается настоящая перестройка, все расписано на 500 дней: либерализация, приватизация. Но потом испугался, дал задний ход и почти ввел войска в Москву, вместо того чтобы продолжать эту программу. Разговоры же о шведском социализме возникли в очень смешной ситуации. Реформы Гайдара не были каким-то уникальным явлением: в 20-25 странах делали то же самое, но делали решительно, быстро, сжимая все три-четыре-пять властей в один кулак. Народ терпел, понимал, что иначе не получится. Все это было известно, прописано в учебниках, и Гайдар все делал так же. Его польский друг-реформатор Лешек Бальцерович, который на два года раньше провел подобные реформы, сказал ему: «Как только ты начнешь реформы, все тебя возненавидят». Впервые речь о шведском социализме зашла, когда Хасбулатов и компания в Верховном совете на съезде гнобили Гайдара. Они не понимали, что такое инфляция, дефицит бюджета, зачем с этим нужно бороться. Хасбулатов выдвинул тезис, что Гайдар строит капитализм по американскому образцу, а надо — по шведскому. И все так обрадовались, что у них нашлась научная основа для борьбы с этим негодяем Гайдаром. На самом деле никто из них не знал ни что такое шведский социализм, ни что такое американская модель. Александр Шубин: Теоретически Советский Союз не мог существовать, но он существовал. Не мог Горбачев заниматься экономикой, но экономика росла. Спор о росте и падении экономики между экономистами и публицистами был бурный. Все пересчитывалось, и советские статистики, освободившись от злостного коммунистического режима, совершили переворот в науке, выпустив в 1991 году абсолютно свободный от цензуры сборник «Народное хозяйство. 1990 год». Только в 1990 году экономика страны начала падать, и они доказали это с цифрами в руках, которые никто пока оспорить не может. В сборнике были подсчитаны натуральные показатели, а не статистика в рублях. Поэтому та экономика росла, в том числе и благодаря реформам, которые проводились при Горбачеве. Действительно, первоначально хозрасчет дал всплеск производственной активности, и регулируемая экономика сначала работала. Другой вопрос, почему перестройка надломилась. «500 дней» нас бы не спасли, даже Гайдар этот план ругал и указывал на несколько пунктов, которые необходимо было обязательно пересмотреть. В нем предусматривалось замораживание перехода к рыночным отношениям на длительный срок, в то время как переходить к ним нужно было немедленно. Сюда стоит добавить и кооперацию, сделавшую очень серьезный вклад в ВВП на этапе 1986-1988 годов. У этой реформы, конечно, были огромные недостатки, и принято Горбачева за нее ругать — в те годы я его тоже ругал. Сейчас же я не понимаю, где были остальные, которые предлагали, не переходя к достаточно гибким политическим формам, резко повысить цены. Не получили бы мы в результате этого просто гражданскую войну? Что касается конкретики проведения реформ, то с 1985 по 1988 год они проводились по андроповскому пути. Некоторые любят говорить: «Почему мы не пошли по китайскому пути?» Я в таких случаях спрашиваю, где у нас было взять столько китайцев? К тому же, мы находились на другой стадии общественного развития, и у них еще, я думаю, перестройка впереди. Наконец, мы проводили авторитарную модернизацию, которая зашла в тупик. К 1988 году стало ясно, что средний слой общества в достаточной степени не осваивает средств, вливаемых в экономику. Это и разорило бюджет — 120 миллиардов рублей потратили на модернизацию экономики, а стимулирующих общественных отношений, без которых это просто невозможно, не было. В итоге мы зашли в тупик, начали искать вариант в очень тяжелых условиях, нашли не лучший, после чего Гайдар возглавил развал СССР. Он был неизбежен по причине неудачи перехода от зрелого индустриального общества к элементам постиндустриального. Поэтому с тех пор мы шли только назад, и идем до сих пор. У стран Прибалтики, в отличие от России, получилось в 90-е годы осуществить реформы. Они были удачны не только из-за сильной власти, им помогали другие страны. Европа, Соединенные Штаты, мировые финансовые институты могут переварить несколько небольших государств, чтобы создать определенное геополитическое пространство с общими правилами игры. Переварить Советский Союз им было не под силу. Горбачев бегал за помощью, а ее ему не давали, Гайдару обещали, но тоже не дали. Такие реформы, «шоковую терапию», успешно без помощи извне провести нельзя. Олег Мороз: Главная ошибка Горбачева заключается в том, что он остановился в тупике перед рыночными реформами и боялся потерять власть. Закон об индивидуальных предприятиях, кооперативах — это все мелочи, неспособные поднять экономику и остановить ее падение. В России народ не захотел понять суть реформ и терпеть их, потому что нас 70 лет воспитывали согласно коммунистической идеологии. В результате получились нахлебники, которые ждали и ждут, что государство их всем обеспечит, лишенные инициативы, не знающие, что такое частная собственность, конкуренция. В других странах социализм, эта коммунистическая яма, был гораздо менее выраженным. Александр Шубин: На мой взгляд, марксистские штампы о том, что социализм-коммунизм и капитализм — это два мира, между которыми нет ничего общего — очень натянутая концепция. Эти индустриальные общества во многом похожи. Состоявшийся переход был не столь грандиозен и, может, произошел не в том направлении, в котором бы нам хотелось. Перестройка была ранней революцией, несовершенной. Задачи перехода от зрелого городского индустриального общества к какой-то следующей фазе развития решались в мире вообще впервые, и в этом заключается ценность ее опыта. Мы должны изучить проект перестройки и понять, почему он провалился, тогда мы сможем двигаться вперед, а не назад. Источник: lenta.ru
Загрузка…
|
Источник