Можно ли было избежать чеченской войны

Ровно четверть века назад власть в Чечне перешла в руки сепаратистов, следствием чего стали две кровопролитные войны. Считается, что Джохар Дудаев был фанатиком, с которым было невозможно договориться, а политическую повестку в Грозном уже тогда диктовал радикальный ислам. На деле это лишь отговорки, которыми федеральная власть пыталась прикрыть свои ошибки.

Дату, когда Верховный Совет Чечено-Ингушской АССР объявил в Грозном чрезвычайное положение в связи с попыткой насильственного захвата власти, принято считать чуть ли не днем провозглашения независимости Чечни, хотя по сути это не совсем так.

Москва безмолвствует

Захват власти тогда начался с митинга (не будем называть его «майданом», хотя по-чеченски «площадь» называется точно так же) в центре Грозного, уже к вечеру проявившего свою национальную специфику – собравшиеся стали танцевать зикр. Но главной специфической чертой Чечни лета 1991 года было двоевластие. Объединенный конгресс чеченского народа (ОКЧН) постепенно вытеснял советские и постсоветские органы власти на местах, заменяя их неформальными. Сам ОКЧН вырос из Чеченского национального съезда, прошедшего за год до этого, и изначально представлял собой привычное для того времени объединение местной интеллигенции и «уважаемых людей, обсуждавших вопросы национальной культуры». Этим он не отличался от литовского Саюдиса или Армянского общенационального движения (АОД), если не считать, что ЧИ АССР – не союзная республика, а автономия в составе РСФСР без конституционных оснований для выхода из состава федерации. Но тогда такого рода организации появлялись чуть ли не в каждом национальном регионе, и бороться с ними на федеральном уровне никто не считал нужным, поскольку все они «поддерживали перестройку» и укладывались в ее суть. А по большому счету, федеральная власть к тому моменту уже ни с кем реально бороться не могла, хотя еще надувала щеки.

Под давлением ОКЧН Верховный Совет ЧИ АССР еще в ноябре 1990 года принял «Декларацию о государственном суверенитете Чечено-Ингушской Республики», которую федеральный центр пропустил мимо ушей. Считалось, что местные власти должны самостоятельно навести порядок, благо впервые за советское время первым секретарем местного обкома был назначен чеченец по национальности – Доку Завгаев (прежде в неспокойной республике все высшие должностные лица – от первого секретаря до руководителя КГБ – были в основном русскими). Тем более чечено-ингушская декларация о суверенитете казалась мелкой неприятностью на фоне аналогичных деклараций Татарстана и Башкирии. Общая же ситуация в стране была такова, что отдельно взятая Ульяновская область вводила запрет на вывоз со своей территории мясных и молочных продуктов, угрожая поставить вооруженную таможню на «границе», – и она одна.

Принято считать, что катализатором резкого обострения ситуации в Чечне послужило ГКЧП. Это совсем не так, поскольку еще в июле 1991 года, более чем за месяц до путча, ОКЧН провозгласил себя верховной властью в ЧИ АССР, переименовав республику в Нохчи-Чо. В ночь с 1 на 2 сентября 1991 года ОКЧН объявляет о низложении Верховного Совета и о «передаче власти» ее Исполкому, который впоследствии будет переименован во Временный высший совет (ВВС). При этом он формирует Национальную гвардию, во главе которой встал лидер партии Исламский путь Бислан Бес Гантамиров – уличный бандит, подбиравший в эту гвардию себе подобных и «по-братски» ему обязанных.

Председателем исполкома ОКЧН на тот момент был генерал-майор Джохар Дудаев, бывший командующий 326-й Тарнопольской тяжелой бомбардировочной дивизией, дислоцированной в Эстонии (сейчас там база НАТО). Дудаев считался отменным служакой, за ним шла тяжелая слава специалиста по ковровым бомбардировкам, он лично вылетал в район Хоста в Афганистане за штурвалом Ту-22, работая по моджахедам бомбами объемного взрыва. Его считали вспыльчивым, но честным офицером, пускай и со странностями. Генерала и орден Боевого Красного Знамени он получил за отменную организацию при выводе войск из Афганистана и наведении уставного порядка на базе в Эстонии. При этом путь к генеральскому званию ему открыло то, что был членом КПСС и женат на русской (чеченцев и ингушей неохотно продвигали по службе, и, к примеру, решение о присвоении Руслану Аушеву звания Героя Советского Союза за оборону перевала Саланг принималось непосредственно на Политбюро).

Примечательно, что Дудаев быстро нашел общий язык с эстонцами, а после событий в литовском Вильнюсе даже заявил, что закроет воздушное пространство, если советские войска войдут в Эстонию. Технически он это сделать не мог, но эстонцам понравилось. Точно так же артиллерийский полковник Аслан Масхадов – на тот момент начальник штаба и председатель офицерского собрания Вильнюсского гарнизона – фактически саботировал приказы из Москвы и из штаба Прибалтийского военного округа в Риге.

Но вернемся в Грозный. 4 сентября «гвардейцы» захватывают телевидение и Дом радио, после чего Дудаев зачитывает в местном эфире заявление о том, что ВВС берет на себя всю власть в республике «до проведения демократических выборов». Но нужно понимать, что в самом ВВС единства и близко не было. В ту же ночь там едва не случился внутренний переворот, а результатом этих разборок стала быстрая радикализация обстановки в городе. Утром 5-го «гвардейцы» захватывают Дом профсоюзов, в котором заседал ВВС, и передают всю власть Дудаеву. Следующими объектами захвата стали здание КГБ и прокуратуры, а также следственный изолятор, из которого выпустили всех заключенных.

Верховный Совет РСФСР проснулся только 9 сентября и потребовал от «гвардейцев» сдать оружие и освободить захваченные здания, но Москва – ни федеральная, ни российская – ситуацию в Грозном уже никак не контролировала. Дудаев объявил требование ВС РСФСР «провокацией международного масштаба, направленной на увековечивание колониального господства», и зачем-то объявил газават, хотя с религиозной точки зрения не имел на это права и, видимо, плохо понимал религиозный смысл этих слов.

Странные люди

При личном общении Дудаев не производил впечатления психопата, каким его стали представлять впоследствии. Странности его поведения скорее были просчитанными разовыми акциями с целью запомниться, поразить чужака или шокировать свое же собственное окружение для поднятия племенного авторитета.

В присутствии автора этих строк осенью 1991 года Дудаев вдруг завел разговор о том, что Москва готова применить против Чечни «сейсмическое оружие», то есть вызвать искусственное землетрясение. Это была модная тема, весной случилось землетрясение в Южной Осетии, да и Армения еще не забылась, и столь бредовый для советского старшего офицера дальней авиации текст произносился не для московских гостей, а для 18–19-летних парней в однотипных черных костюмах и с короткими автоматами, которые старательно играли телохранителей, насмотревшись в подвальных видеосалонах гонконгских боевиков. В бывшем доме приемов чечено-ингушского обкома партии Дудаев сел тогда на резное кресло спиной к окну (мечта снайпера), а молодые люди с автоматами застыли в живописных позах по сторонам от этого окна, представляя собой бесполезные с военной точки зрения, зато почти античные фигуры. Периодически они заглядывали за шторы, что выглядело совсем уж комично, тем более что перед началом встречи им даже не пришло в голову обыскать гостей.

В те дни власть Дудаева держалась только на таких вот полуграмотных пацанах двух-трех родственных тейпов, перед которыми он играл во всемогущего и всезнающего бога, что для местного менталитета вполне типично. Реальная власть в ОКЧН принадлежала нескольким серым кардиналам из числа профессиональных антисоветчиков националистического, но никак не религиозного толка, среди которых выделялись братья Темешевы и Мовлади Удугов, на порядок превосходившие всех остальных по изощренности мышления. Зелимхан Яндарбиев, которого принято считать чуть ли не главным идеологом чеченского националистического всплеска лета-осени 1991 года, был скорее марионеткой в руках людей более жестоких, циничных и хитрых, нежели реальным лидером. И что особенно важно – он не был конкурентом в борьбе за власть в республике внутри ОКЧН и вокруг него, как, скажем, быстро сошедший с арены Багауддин Бахмадов, который до 5 сентября почему-то считался более перспективной фигурой, нежели Дудаев. Руслан Хасбулатов, считавший Бахмадова «угрозой № 1», даже выступая со сцены на заседании Верховного Совета республики, закончившемся самороспуском, не сводил с него глаз. Сам Бахмадов с охранником-парнишкой в костюме от Версаче (в голодном 1991-м такие детали бросались в глаза) и с израильским «Мини-Узи» (достать такой в СССР было почти невозможно) демонстративно опоздали и пару минут бродили по залу, как бы выбирая место получше (дешевый театральный жест, но в Чечне такое работало).

В этих людях не было ничего религиозного. Даже председателем ВВС стал Хусейн Ахмадов – человек советского генезиса, региональный историк, каких были тысячи, но при этом ярый националист, всю жизнь критиковавший глуповатую советскую концепцию «добровольного вхождения Чечни в состав России», за что был сослан с должности научного сотрудника ЧИ НИИ в село учителем. Советская власть везде, куда могла дотянуться, строила университеты и организовала локальные НИИ, гуманитарные факультеты и отделы которых в итоге стали кузницей кадров для националистических революций и «возрождений» 1990–1991 годов. Во многих местах «освобожденная историческая мысль» погрузилась в процесс «удревления нации». К примеру, в том же Грозном и в Назрани выходили десятки псевдонаучных журналов и брошюр, в которых генезис вайнахов проводился непосредственно от вавилонян и шумеров (сейчас в бескомпромиссную битву за наследство скифов, сарматов и алан включились уже не только «профильные» северокавказские народы, но и украинцы). И во многих же случаях на первый взгляд безобидные и даже забавные изыскания быстро превращались в антироссийскую пропаганду, особенно если их в данном направлении вовремя подтолкнуть. Но в итоге Ахмадов, став главой «парламента Ичкерии», всего за год разругался с Дудаевым, после пары попыток поднять в парламенте бунт подал в отставку, участия в вооруженном сопротивлении не принимал и до последнего времени мирно преподавал в одной «академии», у которой Рособрнадзор уже несколько раз пытался отобрать лицензию.

Ошибки следует помнить

Подчеркнем еще раз: творившаяся тогда в республике националистическая вакханалия не была привязана к нетрадиционным для региона формам ислама, впоследствии переросшим в терроризм. Потому считается, что с Дудаевым можно было договориться, более того, он мог бы стать на Северном Кавказе чем-то вроде опоры новой российской власти в лице Бориса Ельцина, если бы к нему проявили должное уважение. Однако вооруженный мятеж в отдельно взятом регионе не предусматривал переговоров с захватчиками (хотя они и велись).

Теперь уже комфортно рассуждать о том, нужно ли было признавать власть Дудаева и таким образом легитимизировать процесс распада России. Но стоит помнить, что главными советниками российского руководства (о союзном уже можно забыть) были люди, не имевшие реального представления о происходящих событиях, зато имевшие довольно специфические воззрения на будущее России как государства. Например, главным по межнациональным отношениям считался Эмиль Паин, ставший в 1993 году руководителем Центра этнополитических и региональных исследований, членом Президентского совета, заместителем начальника аналитического управления президента РФ и советником президента РФ. Этот уроженец Киева и специалист по градостроительству, по сути, руководил национальной политикой России, в рамках которой сообщения с мест игнорировались, а информация разведки просто пропадала или объявлялась предвзятой. Армии при этом не существовало, а вертикаль власти заканчивалась за Садовым кольцом.

В свою очередь, небольшая группа людей, манипулировавших переворотом в Грозном и Дудаевым лично, на полном серьезе полагали, что создадут в Чечне новый Кувейт, отделившись от исторического захватчика и колонизатора – России. Они выросли из чеченской интеллигенции, созданной советской властью на ровном месте, и мыслили себя в рамках российской культуры, но использовали ее для своих целей. Мало кто из них говорил по-русски с характерным вайнахским акцентом – это была чистая речь, на которой они выросли. И пускай националистический переворот осени 1991 года мало чем отличался от аналогичных событий в союзных республиках, он все-таки оставлял возможность для маневра и компромисса.

Другое дело, что ни желания, ни физической возможности подавить локальный бунт еще в зародыше у Москвы не было. А затем уже и сам Дудаев перестал контролировать собственное окружение, если вообще мог это делать хоть когда-нибудь. Детали многослойных раскладов в чеченском обществе он представлял себе плохо, что делало его легкой добычей для персонажей типа Удугова.

Ущербные попытки центра создать министерство по делам национальностей во главе с академическими учеными и бюрократами третьей линии только ухудшили ситуацию. А Дудаев все больше полагал себя если не Наполеоном, то новым Шамилем. Этот кошмар закономерно двигался к развязке, которая усугубилась чудовищными промахами тогдашнего окружения Бориса Ельцина, начиная с министра обороны Павла Грачева и далее по списку.

Сейчас, четверть века спустя, кажется, что оценить ошибки того времени достаточно легко, благо эти ошибки вполне очевидны. Но в сентябре 1991-го куда лучше подмечались бегающие глаза Хасбулатова, брутальная неадекватность Руцкого, «Мини-Узи» в руках малолетки-охранника и зикр на площади. Никто не мог себе представить, что через два с небольшим года все это превратится в ад на земле, из которого никто не выйдет обновленным. Так националистический переворот в ЧИ АССР, казавший мелким региональным бунтом в череде прочих, вылился в едва ли не главное внутриполитическое событие России 90-х годов, в итоге превратившее умирающую страну в новое государство.